Приступили с энтузиазмом. Выпили – закусили. Выпили – закусили. А вскоре грянул гром электроинструментов. Ориентируясь на вкусы местных завсегдатаев, ВИА зарычал про то, что им снится не рокот космодрома, не эта, понимаешь ли, ледяная синева, а снится им, естественно, трава, трава у дома, зеленая-зеленая трава. Сон десятилетней давности. Молодежь страстно задрыгалась на малом пятачке. Бег на месте.
– Разомнемся перед горячим! Чтобы больше влезло! – решила Галочка и вырвалась из купе.
Партнерствовать обреченно отправился Казарян – по артистической принадлежности. А плясали они хорошо: умело, ловко, складно, каждый зная свой маневр.
– Она что – Ромкина любовница? – спросил Смирнов.
– Подружка, во всяком случае. Всегда с ним, – уходя от прямого ответа, сказал Алик.
– А жена Ромкина как на это смотрит?
– А жена никак на это не смотрит. Настоящие жены у настоящих армян.
– Живут же люди! – позавидовал Смирнов.
– Ну как мы? – горделиво спросила Галочка, вернувшись. Даже не запыхалась. Казарян молча отдыхал.
– Вы, Галочка, прелестны! – искренне откликнулся Смирнов.
Снова вступила музыка, и солист заныл нечто из Малежика.
– Кто это? – красивым и не своим – грудным – голосом спросила Галя.
На пороге их помещения стоял очень страшный человек. Опаленный – не в переносном, а в самом прямом смысле слова – огнем человек. Неподвижное, стянутое плоскими шрамами лицо, истонченный ожогом нос, остановившиеся, все ненавидящие глаза. Был человек одет, как жених, – в черном костюме, галстук-бабочка. Человек улыбнулся безгубым ртом и вежливо сказал:
– Ваша дама чудесно танцует. Разрешите пригласить ее на танец.
Первым опомнился Алик. Он положил ладонь на лежавшую на столе Галочкину руку и ответил:
– Прошу прощения, но этот танец дама обещала мне.
– На этот раз опоздал, – человек второй раз улыбнулся и ушел, не оборачиваясь.
– Пойдем плясать, Галя, – со вздохом пригласил ее Алик. – Деваться нам с тобой некуда.
И опять заиграли лабухи (на этот раз из Кузьмина) и опять явился человек в бабочке. Был он краток:
– Разрешите. – И скрыл в полупоклоне излишне впечатляющее лицо.
– Извините, но… – Галочка сбилась, потому что подходящего "но" найти не смогла. Человек в бабочке помог ей:
– Теперь с вами хромой дедок танцевать будет?
– А как ты догадался? – по праву дедка на "ты", обрадованно откликнулся Смирнов.
Набежал Жека с горячим и не дал человеку ответить. Осетрину на вертеле принес. Раскидал порции по клиентам, предварительно убрав грязную посуду, и недолго постоял у стола, отечески грустно оценивая взглядом, все ли в порядке на вверенном ему объекте. Недолго постоял, но до тех пор, пока обожженный человек не ушел.
Смирнов поднялся:
– Пойду прогуляюсь.
Посмотрел на себя в зеркало. Вроде ничего. Стуча палкой, прошел по коридору и свернул налево, в бар.
Полным-полно там народу было. Сидели за столиками, высасывали через соломинки нечто желто-ледяное из высоких стаканов. Глубинно, как из подземелья, неслась через динамики стационарного магнитофона глухо булькающая музыка, давали беззвучные картинки два включенных телевизора, и, естественно, мелькал красный свет. Смирнов подошел к стойке и с помощью палки взобрался на высокий табурет. На единственный свободный. Рядом сидел обожженный человек в бабочке.
– Пачку "Беломора" попить что-нибудь, – сказал Смирнов бармену и добавил, увидев непонимающе поднятые барменские брови. – Не выпить, а попить.
Бармен шикарно швырнул пачку папирос под правую руку Смирнова, где-то под стойкой сорвал крышку с бутылки пепси и опрокинул ее над большим стаканом. Пена поднялась шапкой, но на стойку на сползла. Постояла-постояла, да и осела в стакан. Бармен был умелец. Смирнов отхлебнул водички, закурил "беломорину".
– Мусор, – глядя на стойку, с ненавистью и убежденно сказал человек в бабочке.
Смирнов сполз с табурета, заглянул в обожженное лицо, спросил, утверждая:
– Значит, разговора не будет?
– Мусор, – повторил человек, не меняя позы. – Мусоряга.
Смирнов улыбнулся и пошел, нарочито стуча палкой и хромая.
– Ну а теперь я поем, – сказал он, устраиваясь в купе надолго. И стал есть. И все за столом ели. Царили оркестровые децибелы, способствуя пищеварению. Как могли, а могли сносно, занимались аэробикой разноцветные танцующие молодцы и молодицы, радуя глаз.
– Кофе настоящего, не вашей бурды, а настоящего кофе покрепче. Сможешь? – дал заказ вновь подошедшему Жеке Смирнов.
– Раз взялся, значит, смогу, – снисходительно ответил Жека.
– По две чашки! – крикнул ему в спину Казарян, а Алик спросил, не обращаясь ни к кому конкретно, у ситуации спросил:
– Встретят?
– Скорее всего, – подтвердил Смирнов его догадку.
– В солнечном сплетении у меня слегка засвербило, – радостно сообщил Казарян.
– Для сведения некоторых, по легкой эйфории забывших о своем возрасте. Каждого из нас хватит, в лучшем случае, на два полноценные удара, – сказал Алик.
– Достаточно! – беспечно откликнулся Казарян. – Достаточно для шпаны.
– А ты знаешь, сколько их будет? – откликнулся Алик.