Притворись моей

– Ты же умрёшь, ты понимаешь, это? Убьёшь себя. Мною, – скатывается до шёпота.

А в глазах – чистейшая боль. Безграничная. Точь-в-точь, как живёт и в моей душе. Прикрываю глаза. Смахиваю скатившиеся с ресниц слёзы. Снова смотрю на него. И очень стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно, максимально уверенно:

– Я понимаю.

Совсем не успокаивает. Ни меня. Ни его. А ненависть в золотисто-карих глазах вспыхивает с новой силой.

– Ты наеб*ла меня, Дюймовочка.

Обвинение. Оно же – мой приговор. Словесный. Во взгляде. Мёртвом. Ледяном, как стужа. Замёрзнуть бы в этом колючем холоде. Но это будет слишком легко. Для нас обоих. А легко не бывает. Не в моём случае.

– Какая разница теперь? – пожимаю плечами. – Всё уже. Случилось. И иначе бы не получилось. Ты бы согласился, зная, что я не настолько хороша для твоей задумки? Не настолько хороша для тебя? – спрашиваю, но не нуждаюсь в ответе. – Нет, не согласился бы. А у меня выбора не осталось. Да, ты прав, ты меня ни к чему не принуждал. Я сама согласилась, добровольно. Получила, что хотела. Обманула тебя. Для своей выгоды. Но и тебя не особо заботило. Ты за считанные минуты всё решил, воспользовался подвернувшейся возможностью. Точно также, как и я тобой – мной воспользовался, Глеб.

Да. Встречное обвинение. Подло? Низко? Возможно. Но другой защиты нет. Как и сил не остаётся. Съехала бы по стене вниз. Снова бы глаза закрыла. Уснула бы, может. Опять слишком лёгкая перспектива. Не моя. Моя – лишь боль. Физическая. Моральная. Неважно. В любом своём проявлении. Она всегда со мной. Не отступится. Не исчезнет. И я должна жить с ней. Или не жить вовсе.

Рубашка на мне снова трещит под силой его хватки. Прореха – не только на больничной одежде. В моей душе – куда обширнее, глубже, не заштопаешь, не склеишь. Но я всё равно упрямо смотрю в его глаза. Ни одной слезы больше не роняю. Не должна выглядеть слабой. Не буду. Как и чувство своей вины запихиваю в самые закрома подсознания.

– Ты хотел сына, у тебя будет сын. Я оставлю соответствующие распоряжения, когда приблизится срок, можешь не беспокоиться на этот счёт, – добавляю, стаскивая с безымянного пальца кольцо.

Никаких сцен больше. Никакого выяснения отношений. Да и что нам выяснять? Нет их у нас. Видимость. Такая же фальшивая, как розовый бриллиант. С виду красивый. Внутри – пустой. Оставляю украшение в кармане его твидового пиджака. И просто жду, когда отпустит. Хотя ждать приходится долго. Но дожидаюсь. Наряду с шумным выдохом, Глеб отстраняется. Отпускает. Так и не отвечает ни на одну мою фразу. Просто уходит.

А грохот захлопнувшейся за ним двери – последний удар от него, который я выдерживаю…

Дальше – всё намного хуже.

Глава 27

Проходят сутки. С тех пор, как Глеб узнаёт о моём пороке сердца. С того момента, как я осознаю, что во мне появляется новая жизнь. С тех пор, как мы видимся в последний раз. Уходит. Не возвращается.

«Прости», – пишу, сбиваясь со счёта в который раз, в разделе сообщений, адресату, что обозначен «Любимый».

Пишу.

Стираю.

Пишу заново: «Мне очень жаль».

Тоже стираю, не отправив.

Ведь, не взирая ни на что, мне не жаль. Абсолютное враньё. А лгать Филатову снова совершенно не хочется. Если сперва думаю, что будет не настолько тяжело его обмануть, то потом…

«Я не хотела причинить теб…», – зависаю на новой печатной фразе.

Конечно же, тоже не отправляю. Не дописываю вовсе. Выключаю экран, убираю телефон в сторону. Игнорирую тянущую боль в груди. В который раз пялюсь на пустые стены. После ухода наследника «Галеон» у меня падает давление, а врач наотрез отказывается выписывать. В любой другой ситуации я бы просто-напросто послала его ко всем чертям и ушла, но он напоминает о том, что отныне мне стоит не только о себе думать. Вот и подчиняюсь. Остаюсь ещё на день, пока состояние не станет вновь стабильным. От визита сестры отказываюсь.

А время всё тянется и тянется…

Неудивительно, что заслышав входящий, чуть с кровати не сваливаюсь, с такой спешкой хватаю гаджет.

Вот только номер – совсем не тот, который надеюсь увидеть. Неизвестный. Сперва даже брать не собираюсь. Хотя потом всё равно задеваю пальцем зелёный кружочек.

– Варвара, это Нина Анатольевна. Хочу поговорить с тобой о своём сыне. И будущем внуке, – без лишних распинаний обозначает равнодушный женский голос.

И если поначалу я не имею ни малейшего понятия, кто такая эта Нина Анатольевна, то после последней фразы догадаться уже не сложно. Филатова-старшая.

– Я вас слушаю, – отзываюсь дрогнувшим голосом.

– Я знаю, ты в больнице. Надеюсь, с тобой всё в порядке. Врачи за тобой хорошо присматривают? Может быть нужна какая-то помощь? Не стесняйся, говори. Я решу.

– Со мной всё хорошо. Спасибо.

– Я знаю, что вы с Глебом поругались. Он сейчас не в себе. Ты его сильно расстроила. Надеюсь, ты не держишь на него зла, если он тебя обидел под влиянием своих эмоций, и не наделаешь глупостей. Про твой диагноз я тоже знаю. Нужно встретиться. Обсудить сложившуюся ситуацию и решить, как быть дальше. Когда тебя выпишут?