Притворись моей

И если всё, что я говорю прежде, Глеб выслушивает всё с тем же каменным лицом, то, как только кольцо оказывается насильно всунуто ему в руку… отойти я не успеваю. Он перехватывает мои пальцы вместе с украшением. Дёргает на себя. Впечатывает болезненно, грубо. Прижимает меня спиной к колонне. Всё. Я в ловушке. Не сбежать.

– Ты уже согласилась. Поздно говорить мне «Нет», Дюмовочка, – отчеканивает, а в золотисто-карих глазах чуть ли не молнии сверкают.

Я знаю, он в бешенстве. Только не пойму никак, с чего бы. Из нас двоих тут меня обманули. Не его. Какой реакции он от меня ждёт? Что я снова изображу покорную овечку? Будто у меня совсем нет гордости.

– Но я говорю. Нет, Филатов. Я понимаю, что «обещать – ещё не значит жениться», но это не значит, что я буду терпеть это твоё дерьмо! – срываюсь в ответ. – Ты мог бы хотя бы меня предупредить! Какого чёрта ты выставляешь меня на всеобщее посмешище? Ещё и мама твоя тут! Нормально познакомить нас не мог?! Подружка твоя бывшая. Чёрт, тут вообще есть кто-нибудь, не из твоего окружения?! Или ты и воспиталку из своего детсада на всякий случай тоже притащил, чтоб уж наверняка на меня все-все-все посмотрели и заценили твой мега-положительный выбор?! Может я вообще ни разу не положительная! Об этом ты не подумал?! И отпусти ты меня уже, наконец, а то я такой скандал закачу, что ты сто пятьсот раз покаешься, что вообще на свет появился!

Всё. Кислород в лёгких заканчивает. А большую часть из того, что я выдаю, не запоминаю вовсе. Да здравствует истерика! Шальное сердце опять колотится, словно вот-вот выпрыгнет из груди. Мне плохо. Но не в физиологии дело. Я раздавлена. Словно весь мир рушится. А меня погребает под его обломками. Настолько тяжёло ощущаются прикосновения мужчины. Даже после того, как они исчезают. Даже после того, как уходит сам Глеб.

Он не произносит ни слова в своё оправдание. Только одаривает обжигающим злостью взглядом, выплюнув напоследок:

– Дура!

И уходит, да…

Совсем.

Глава 20

Золотые звёзды мерцают в полумраке зала, сплетаясь в хоровод, плывущий то туда, то сюда… С высоты балюстрады, на которую я поднимаюсь, чтобы сбежать ото всех, я могу отчётливо видеть только эти звёзды. Лица людей внизу – мелкие, едва разобрать. Возможно, если бы не слёзы, то я справлялась бы с этой задачей лучше. Но я и не хочу смотреть на них. Как и быть здесь тоже не хочу. Филатов уходит, оставив меня одну, в незнакомом городе, в окружении чужих людей, и я понятия не имею, что мне делать дальше. Никак не покидает ощущение, будто это такая форма наказания за мою провинность. За то, что позволяю себе лишнее, когда высказываю ему всё своё недовольство. При мысли о последнем я снова злюсь. На Глеба, на себя, на весь этот мир, в котором мы вынуждены вот так существовать.

– Укрытие – так себе. Я бы на твоём месте лучше заперлась в одной из туалетных кабинок, – раздаётся сбоку в какой-то момент.

С учётом того, какие мысли меня посещают, закономерно напрягаюсь, обернувшись к подошедшей Вере.

Будто я думаю вслух…

На её лице непроницаемая маска. Но сарказм и колкость в голосе она совсем не скрывает.

– С чего ты взяла, что я прячусь? – выгибаю бровь.

Губы блондинки задевает снисходительная усмешка.

– Я бы на твоём месте, после произошедшего, именно так и поступила, – приближается, останавливается, как и я, у поручня, уставившись вниз, на собравшихся в зале гостей. – Ой, только давай ты сейчас не будешь строить из себя ничего не понимающую дурочку, мол ты не в курсе о чём я вообще! – театрально закатывает глаза с коротким смешком.

Устало вздыхаю.

– И о чём ты?

Да, строю из себя дурочку.

– Только ленивый не заметил то, настолько был зол Глеб, прежде чем он свалил отсюда, – не рассказывает, почти поёт, с торжеством в голосе. – Чем ты его так взбесила? – добавляет заинтересованно.

Не менее заинтересованно она концентрирует своё внимание на кольце – подарке Филатова-младшего. Я так и не надеваю его обратно, сдавливаю между указательным и большим пальцем левой руки.

– Ох, неужели передумала?

Лениво пожимаю плечом.

Не хочу с ней разговаривать. Тем более об этом. И ни с кем другим тоже не хочу.

Но когда моё мнение кого-либо особо интересовало?

– Или само кольцо не понравилось?

– Разве может не нравиться кольцо, стоимостью почти в сорок миллионов долларов? – раздаётся ещё один голос, с другой стороны, тоже женский.

Его я слышу впервые. Но глубокие бархатные нотки позволяют сразу догадаться о том, кому он может принадлежать. И я права. Остановившаяся по другую сторону от меня бывшая подружка Глеба рассматривает ювелирное изделие с неменьшим интересом, нежели Вера.

Чувствую себя кроликом, которого окружает стая голодных лис. Теперь не просто злюсь на Филатова, начинаю его ненавидеть…

– Ну, это ты привыкла измерять ценность вещей в эквиваленте рыночной стоимости, а Варя у нас не такая, – ехидничает Вера на слова Оливии.

Та с нескрываемым интересом разглядывает уже меня саму. Всего секунду. Потом жмурится, будто сбрасывает какое-то оцепенение, шагает мне навстречу, приблизившись вплотную, и протягивает руку в знак приветствия.