Притяжение звезд

Тогда все сходилось. И пугливость молоденькой О’Рахилли, и множество упомянутых ею вещей, которые могли рассердить мужа, и старые кровоподтеки на запястьях. Она сослалась на то, что, мол, на ее коже легко появляются синяки, а я, как начинающая практикантка, поверила и сразу забыла.

– Брайди, – тихо сказала я, – ты знаешь то, чего не должна знать. Особенно в двадцать два года.

Она грустно улыбнулась углом рта.

– Никто на меня ни разу в жизни не поднял руку, – продолжала я.

– Это хорошо.

– Но сейчас я начинаю узнавать такое, что мне впору сказать: я ничего не знаю.

Брайди не стала возражать.

Я медленно двинулась по плоской части крыши между скатов. И, дойдя до очередного ската, расстелила на нем одно из одеял. Потом присела на корточки, подоткнув юбку вокруг талии, чтобы обезопаситься от холода, и прилегла на липкую шиферную плиту.

Брайди устроилась подле меня.

– Застегни пальто до горла, чтобы не замерзнуть, – посоветовала я, – и нагнись-ка вперед.

Я взмахнула вторым одеялом над нашими головами и накрыла им нас как плащом. Нет, как скатертью фокусника. Третьим одеялом накрыла наши колени.

– Расскажи мне о нем, – нарушила я тишину. – О твоем… доме. Если ты не против.

Наступила долгая пауза. Вероятно, решила я, Брайди против.

– А что ты хочешь узнать? – наконец спросила она.

– Все, что ты помнишь.

– Я помню все.

По мере того как она начала вспоминать, выражение лица быстро менялось.

– Застарелая моча и резина, – наконец произнесла она. – Эти запахи я сразу вспоминаю, когда думаю о той жизни. Многие часто писались по ночам, понимаешь, и в какой-то момент решили, что нам лучше спать прямо на водонепроницаемых резиновых ковриках, чтобы каждое утро не относить постельное белье в прачечную. И у меня в ноздрях теперь постоянно стоит эта едкая вонь. А еще у нас была училка, которая входила в класс вот так… – И Брайди презрительно наморщила нос, изображая ту учительницу. – Каждый день она спрашивала: «От кого тут воняет? Кто тут воняет?» Но дело в том, Джулия, что мы все воняли.

– Но это же ужасно!

Она покачала головой.

– Ужасно было то, как все сразу тянули руки вверх, желая назвать имя какой-нибудь другой девочки и обвинить ее в том, что от нее воняет.

– О, Брайди…

Пока я осмыслила ее рассказ, прошла целая минута.

– И еще телесные наказания. До сих пор каждая моя кость помнит порки.

Я откашлялась.

– И за что вас пороли?

Она пожала плечами.

– Можно было схлопотать розги за то, что ты спала не в той позе. Или чихнула во время мессы. Или за то, что писала левой рукой, или потеряла из подметки гвоздик. Или за то, что у тебя кудрявые волосы. Или рыжие.

Я тронула ее пушистую янтарную корону волос, которые строптиво выбивались из заколок.

– Но почему, ради всего святого…

– Мне говорили, что это знак порочности, и подвешивали за волосы на крючок для одежды.

Я отдернула руку и прикрыла ею рот.

– А ты не могла кому-нибудь пожаловаться на плохое обращение? Скажем, школьной учительнице?

Ответом мне была мрачная улыбка.

– О, Джулия. Уроки нам давали в доме… Там и была наша школа, понимаешь?

Я поняла.

– Но, по правде сказать, не все там были такие уж монстры, – продолжала она. – Повариха, которую я застала в последние годы, ко мне прониклась. Она клала яблочную кожуру в помойное ведро сверху, и я могла ее подцепить и съесть, когда выносила помои свиньям. А однажды она положила для меня половинку вареного яйца.

Во рту у меня разлилась горечь, словно я хлебнула прокисшего молока.

А Брайди продолжала свой рассказ:

– Я не умела вязать аранские свитера[48] или вышивать орнаменты на облачениях, и мне поручили читать новенны[49]. А мы тогда жевали свечи, бумагу, клей – все что угодно, лишь бы набить пустой желудок.

– Новенны? – переспросила я. – Девятидневные молитвы?

Брайди кивнула.

– Люди платили монастырю за то, чтобы для них читали молитвы по особым случаям.

Я была просто ошарашена: детей заставляли читать молитвы без передыха, как на заводе, детей, которые с голодухи ели клей!

– Еще мне нравилось, что, когда не надо было читать новенны, меня отправляли работать в огороде на фермы. Там я могла стащить немного ягод или репку. Даже корм для скота.

Я представила себе картину: маленькая рыжая девчонка крадется между коров к кормушке и роется там в поисках съестного.

– А когда тебя отправили на работы?

– Утром, сразу после того, как одевалась.

– Нет, в каком возрасте примерно?

Брайди не ответила, и я перефразировала вопрос:

– Ты помнишь время, когда тебя еще не заставляли вышивать, или полоть грядки, или читать молитвы?

Она немного раздраженно помотала головой.

– В доме надо было поддерживать порядок. Нам приходилось наводить чистоту, стряпать, ухаживать за малышами, а еще и зарабатывать, чтобы оплачивать наше содержание, понимаешь?

– Вам врали! – взорвалась я. – Государство же оплачивает содержание каждого приютского обитателя.

Брайди заморгала.