Притяжение, будь рядом, когда я умру

Но Мэтт её уже не слышал. Его глаза были устремлены на декорированную талантливыми руками Софии террасу: в свете китайских фонариков, среди букетов и цветочных гирлянд тонкая девушка в провокационно закрытом, но дурманящим мужское воображение платье протягивала руку одному из его лучших друзей, приглашая на танец.

Амир, опиравшийся до этого спиной о бортик террасы, выпрямился, отставил в сторону бокал, и обнял Иву за талию. Оба смотрели друг другу в глаза и… не улыбались.

Всё было бы не так плохо, если бы они хотя бы улыбались друг другу. Эта серьёзность на их лицах, казалось, сжигала все мосты, все дороги, все шансы Мэтта на ту, которая была рождена, чтобы однажды сделать его счастливым.

Даже под такую музыку, которая у всех ассоциировалась с вызывающим агрессивным танцем, Ива двигалась так сдержанно, грациозно и органично, что ни Мэтт, ни кто-либо другой из присутствующих не был в силах оторвать глаз.

– Она училась! – с гордостью прокомментировала Луна. – Ива может научиться чему угодно, если только захочет.

Глядя на то, как Ива танцует, Мэтт вдруг осознал, что брошенными однажды с горяча и по пьяни словами не только покалечил её, но и похоже, сломал свою собственную жизнь.

Mcevoy – Wicked Game

Мэтт ощущал физически, как крошится укрытый мраморной плиткой пол террасы. Медленно, но уверенно пол превращался в мир под его ногами. Он рванул в дом, залетел в собственный кабинет, открыл мини-бар, откупорил первую попавшуюся бутылку и сделал несколько больших глотков – он ни за что бы не притронулся к выпивке, привезённой в его дом Амиром. Горло обожгло, но в груди всё равно пекло сильнее. Он выпил ещё, прилично опустошив бутылку, но лекарство упорно не желало помогать.

Собственно, Маттео вовсе и не ждал от виски болеутоляющего эффекта, что ему было нужно – так это срочно навести порядок в голове и решить, что делать дальше.

Сдаваться он не собирался.

Мэтт метался по собственному кабинету, как загнанный зверь по клетке перед забоем.

«Должен быть выход, должен быть» – повторял он сам себе нарезая круги. Даже мать не смогла бы помочь ему советом в столь затруднительной ситуации, будь она жива.

«Думай! Думай!» – приказывал он себе снова и снова.

Что ещё можно сделать? Как исправить если не всё, то хотя бы то, что ещё можно исправить?

«Это моя Эва, она создана для меня, как и я для неё…».

Он остановился. Эта мысль впервые осенила его.

Не только она для него, но и он для неё. Не только она должна сделать его счастливым, но и он её.

И если она – единственная, кто способен на это, то и он – единственный, с кем она по-настоящему будет счастлива. Что если Амир – это его вариант Софии, бестолковая, бессмысленная потеря времени, сил и ресурсов? Он теперь это понимает, а неопытная в таких делах Ива – нет. Но он не пустит эту глупость на самотёк, он не позволит ей повторить свою же ошибку!

Мэтт ещё раз основательно хлебнул из бутылки – хоть и сам не понял зачем, решимости у него и так было хоть отбавляй, да она просто из ушей у него лезла – и выскочил на террасу.

Ивы нигде не было видно, а искал он её глазами не то слово усердно. Амир тоже куда-то пропал, и сердце Мэтта ускорило и темп, и силу своих ударов, отдаваясь и в зудящих пятках и даже почему-то пульсировало в кулаках.

Внезапно к его шее прикоснулись губами, ласка была такой нежной, такой умиротворяющей, что он даже прикрыл глаза, сглотнув и на секундочку представив, будто случилось какое-нибудь чудо, и Ива нашла его, отыскала среди сотен, тысяч, миллионов мужских особей, и потянулась, чтобы оставить свою метку.

– Вот так… – ласково и с удовлетворением прошуршал ему на ухо голос Софии. – Так-то лучше… узнаю моего любимого, всегда горячего и готового Мэтта…

Он открыл глаза, и София поняла, что погорячилась. Это был не её Мэтт, точнее, это был совсем не тот Мэтт, при участии которого она когда-то рассталась с девственность, впервые попробовала оральный секс и не только его, от кого однажды решила родить ребёнка, с кем захотела семью. Это был совершенно незнакомый ей мужчина с тёмными пятнами вокруг глаз и настолько тяжёлым взглядом, которым, казалось, можно было крошить Кордильеры, вбивать их обратно в земную кору, а может, и двигать тектонические плиты.

Этот взгляд был не только тяжёлым, но и каким-то иным. В нём не было ничего из того, что когда-то её привлекло и годами удерживало рядом: ни капли лёгкости, игривости, шаловливой готовности к любым приключениям и свободолюбия. Это был взгляд человека, скованного кандалами, лишённого возможности свободно и полной грудью дышать, это был человек страждущий и страдающий по ему одному ведомым причинам.