Притча о встречном

В детстве Банщикова такие полоски бумаги аптекари еще по старинке наклеивали на пузырьки с лекарствами: сигнатуры. В аптеках когда-то и в типографии до сих пор — то же слово! Судьбы слов — и судьбы людей… Бутылочки с лекарствами выглядели как дамы в платьях со шлейфом. О чем он думает? Ах, все же о той, аптекарской сигнатуре. Отец ему когда-то рассказывал, как тот, тогда гимназист и кухаркин сын, подрался в классе с богатыми сынками-гимназистами из-за этой сигнатуры. Когда все богатые сынки на большой перемене поедали свои завтраки, с важностью доставая их из ранцев, бутерброды с маслом и колбасой, он, кухаркин сын, принимал… лекарство из бутылочки. Он простудился, сильно кашлял. Дабы не пропускать уроков в гимназии — не брать же репетитора кухарке богатея Сбитнева — отцу в ранец бабушка-кухарка и клала эту бутылочку с каплями. И это была сущая пытка для него. Мало что был он голоден, что испытал стыд, что не завтракает, как остальные, ему еще пришлось на глазах у глумящихся гимназистов считать над ложечкой эти проклятые, неукоснительные, непомогающие капли…

Однажды дружное глумление дошло до того, что кто-то оборвал сигнатуру: «Кому чудодейственные капли, заменяющие питание!»

Задрался тогда отец, отвел душу, нос кому-то раскровенил, потом самого его били скопом: его же и вытурили из гимназии. Бабушка Банщикова в ногах валялась у барыни, просила заступничества за сына. Наконец та и отправилась к директору гимназии, упросила вернуть в ученье кухаркиного сына.

— Это все по нашей доброте!.. Учим вас на свою голову!.. А будете ли к нам добры? Это уж вряд ли… Даже тем, что с виду смиренные, вроде тебя! — выговаривала бабке-кухарке барыня. Потом не постеснялась вычесть из жалования кухаркиного двугривенный, потраченный ею на извозчика…

Отец кончил гимназию, учился немного в политехническом, благодаря чему потом сподобился должности брандмайора в родном городе… Капли от кашля, брандмайор в сверкающей каске пожарника, ну пусть обер-пожарника (еще сохранилась фотография отца при полном параде!), потом воевал за Григорьева, брал Одессу у французов и сенегальцев, чуть не утопили его в барже, в открытом море, кончил счетоводом совхозным, дрожа весь остаток жизни за «григорьевца». Не за того, оказывается, воевал, за кого следовало. Григорьев поначалу был красным, потом цветом сделался не поймешь в кого, против своих пошел. Даже в семье обо всем этом боялись говорить, перед смертью лишь исповедался отец сыну. Тому интересно было, с отцом уходила навеки жизнь, которой уже никогда не повториться. Видать, каждая жизнь далека от анкетной прямолинейности, вся она в диалектических извивах и все равно по-своему логична…

Жаль, что тогда не успел расспросить о судьбе бывших хозяев — Сбитневых. «Сигнатура»… Надо же, и в полиграфии такой термин, номер это печатного листа, что ли. Но о чем он думает?..

Он попросил Наташу подождать его здесь. Он через несколько минут вернется. Обязательно пусть дождется. И нечего плакать — смотрела «Москва слезам не верит»? Нет? Он приглашает! С удовольствием второй раз посмотрит. И женский, и для женщин фильм! Будьте, мол, хозяевами своей судьбы! В общем, там не женщинам, скорей, мужчинам приходится плакать! И поделом им, эмансипаторам. Пусть подождет!..

Директор удивился возвращению Банщикова. Даже немного растерялся — для такого случая, видать, не припасены правила игры. Тем лучше для Банщикова. Он поспешил усесться на кресло перед столом, где обычно после приглашения садятся подчиненные. Этим Банщиков поставил себя в положение ну пусть не подчиненного, пусть просителя. Он пошел навстречу этим товарищу директору, вернул его в лоно его привычного администрирования. Пусть не выходит из-за стола, не утруждает себя ритуалом «встречи гостя». И так все хорошо…

— Она тянет на себе всю тяжелую, всю черновую работу редакции! Это, конечно, вам не может быть известно. А я много лет работал по соседству… Все завязшие договорные рукописи сплавляют ей. Она их буквально перепахивает, чтобы придать хоть какой-нибудь божеский вид… Но дуба не сделаешь березой. Книги выходят серыми. Между прочим, там, где серия, — там серость!.. А вы, товарищи руководители, любите серии!.. Казенная доблесть плана… Серьезный писатель не пишет в серию, не ищет лазейку в плане, не штопает вам уторы… У него свой план — и на всю жизнь… Но это — к слову…

Овчарова — прекрасный работник, но из тех, которые не умеют себя подать в лучшем виде, не умеют толкаться локтями, совестливая. Редакторство для нее не служба от и до, а призвание! Золушку только принц заметил…

— Ну, я вижу тут большую заинтересованность вашу! — кольнул директор. Все же из осторожности не сказала — «личную». А ведь подумал… Каждый на свою мерку. Главное — кота поперек живота бы…