Притча о встречном

Одного старого русского писателя, нашего современника, хотя еще вместе с Горьким работавшего в дореволюционной литературе, к юбилею какому-то, то ли семьдесят, то ли семьдесят пять, представили к награде. Вручить награду поручили одному из секретарей крымского райкома, по месту жительства писателя. Два дня искали старого писателя среди крымских гор, с ног, или с колес, сбились. Об этом, конечно, и сказано было в первую минуту встречи. «Чтоб хорошо прожить писательскую жизнь, писателю нужно уметь хорошо спрятаться», — заметил тут же на пороге дома хозяин. Гость натянуто улыбнулся, в словах он увидел какой-то свой, не понравившийся ему смысл. Может, сказалась усталость от долгих поисков, может, к тому же не читал он книги старого писателя — о чем еще можно говорить с писателем, если не о его книгах, литературе? Разговора не получилось. Даже заздравное вино выпили больше в молчанку.

«А вы умеете смотреть на солнце?» — спросил старый писатель. Он, оказывается, вовсе не тяготился молчанием гостя! Разверстыми глазами, не щурясь, он смотрел на солнце; крымское, белого накала, солнце! То ли зоркая неподвижность высокого и прямого хозяина, то ли большие седые брови, под стать таким же большим и седым усам, — что-то напоминало в писателе старого орла на скале. Неподвижного, погруженного в думу, под плывущими над ним облаками, метафору того, у подножия скалы, времени…

Быль-легенда-притча понравилась поэту. Он даже как-то вкось дернул головой от изумления, вскинул подбородок и сделал разверстыми глаза. Точно тоже готовый, не щурясь, смотрел на солнце.

Подумав, он сказал:

— О таких вещах — писать надо! Пусть и на правах легенды! Это, это — духоподъемно. И нашего брата на пути истинном удерживает!

Придя домой, я сел за свою почтенную, постарше меня самого, «Олимпию».

РЕДУТЫ

По грудь высунувшись из окна второго этажа, Елизавета Алексеевна долго смотрела, как мальчишки играют в саду. Она подумала, что хорошо сделала, послушавшись совета учителя и гувернера Капэ и насыпав эти пригорки. Ведь как угодила внуку! Пожалуй, в таких играх больше окрепнет, чем в поездках на кавказские воды. Хитрый француз, так ему с занятиями хлопот меньше! Ну да ладно, поспеется. Главное — здоровье внука… Тощ да бледен — вся жизнь в глазах…

Она не отрываясь смотрит на Мишеля, да разве уследишь за ним? Точно в водовороте мельтешит его большая, в темных кудрях голова с белым клоком волос на лбу. Он вытер лоб, снова напялил кивер:

— Вперед, братцы! Вперед! За Русь — на супоста-та-а!..

Что значит мальчики. Разбей она тут две распрекрасные клумбы, посади самые замечательные цветы — мальчики бы и ничего этого не заметили. А вот пригорки — по пятнадцать возов земли на каждый — стали тут же редутами, и играют целыми днями в битву русских с французами, играют в Бородино!.. Все распалились, в таком пылу и азарте, словно в настоящей битве! Даже ее никто не замечает. Зря вначале украдкой выглядывала из окна, боясь помешать своим появлением игре. А мальчишки ничего не видят, никого не слышат!

Хорош, хорош Мишель в своем гусарском мундирчике! Портной из Почелмы шил, а будто городская работа. До чего же способными бывают крепостные, диву даешься! И кивер, и ментик — все-все как настоящее. Вот только сабелька у Мишеля деревянная. Уж как ни просил Мишель — мыслимо ли стальной клинок! Вон остальные, вся потешная орава, из дворовой челяди да из деревень Кошкарево и Почелма, те и вовсе хворостинами да палками воюют.

— Э-э! Я так несогласный воевать! — кричит рыжий Филька, предводитель французов. Он в заячьей шапке, понатыкал в нее для внушительности куриных перьев, на роже нарисовал сажей задранные кверху усищи. Французский генерал, что ли? С лубочной картинки, знать, живопись эту позаимствовал. — Не хочу так, барчук, ватажиться… Все русские да русские побеждают! Я тебя, барчук, дважды ткнул вагой! Аль не почувствовал, скажешь? — махал палкой Филька.

— Не вагой, а шпагой, — поправляет Мишель, пальцем приподняв налезающий на глаза кивер. — Затем, пойми, балда, — русские и побеждали на самом деле! История неопровержима! Да и нельзя русских победить! Кого ни бивали — татар, немцев, поляков, шведов, французов… Всех!

— Тогда пусть и мы по разу русскими! Мы тоже хотим побеждать! А то тебя, барчук, дважды ткнул этой вагой-шпагой, — трясет палкой Филька. — А ты и убитый воюешь! Давайте через раз… А, барчук? Интересней ведь?.. Понарошку ведь, как представление, а не взаправду…

— Но русскими буду командовать я! Ведь на мне гусарский мундир… Стало быть, не могу я воевать за Бонопарта!

Елизавете Алексеевне по душе, что и посреди горячего боя и страстей его Мишель владеет собой, говорит спокойно и внушительно. И то хорошо, что мальчишки дают ему чувствовать его превосходство барчука… Ведь он, внук ее, будущий наследник. Именье немалое, как-никак шестьсот душ. Ей-то самой, для себя, ничего не нужно.