Притча о встречном

Обретает и символичность в романе дружба поэта с простой русской женщиной, больничной сиделкой Прасковьей Федоровной. Своей сердечностью, материнской заботой о поэте она живо напоминает вечный образ пушкинской няни. Человеческое возрождение Ивана — один из узловых моментов романа. Поэтическое становление началось, как и подобает, с чувства корней, с возвращения к народным началам жизни!

Интеллигентность подлинная и мнимая — один из важных планов романа. Мнимость, как мы видели, тут изощряется порою так, что единственно кажется подлинной… В среде мнимой интеллигенции, разоблачая ее мнимость, и действуют силы мессира и князя тьмы Воланда. В романе убедительно представлена вся пестрая бутафория, наряды и личины, в которые рядится весь легион исторического мещанства, чтоб выдать себя за интеллигентность! Недаром, значит, так пестры личины и наряды, приемы и козни, лукавство и изобретательность сил тьмы. Они выступают против врага с равным оружием. По сути, Булгаков показал на новом этапе вечную, еще с пушкинских времен, беснующуюся «чернь», показал ее изощренные и неутомимые усилия — помешать поэту, то есть Мастеру, «освободить гармонию», говоря словами Блока, и «внести ее во внешний мир». И Мастер побеждает ее, «чернь» последней, современной Булгакову, генерации. Потому что, как писал Блок, «от знака, которым поэзия отмечает на лету, от имени, которое она дает, когда это нужно, — никто не может уклониться, так же, как от смерти». В Мастере, значит, получил новое воплощение пушкинский образ поэта и Пророка! Триедина «эпизация» его: писатель, историк, художник…

В романе вроде нет общественно-гражданственных конфликтов, исследований социальных структур, особенно в слое повествования о современности. Зато мы отчетливо видим их в древнем мире, скажем, при Понтии Пилате, где эти структуры, догмы, символы и даже мифы становятся самоцельными, превратив человека то в свое средство, а то обрекая на жертву в свое имя. Внутренний пафос романа — в защите самого человека, духовного мира его, главной ценности жизни — как от хаоса административной самоцельности, так и от дьявольских сил бездуховности. Над догматизмом Берлиоза одерживают моральный верх реализм, мудрая человечность, естественный демократизм и бескорыстие в творчестве Мастера. Ивану Бездомному же приходится долго бороться с силами самого дьявола!.. Он оказался наиболее незащищенным, наиболее уязвимым, так как лишился связей с народной жизнью, он утратил свою личность, лишился традиций нашей классики — лишился Дома нашей духовности…

Художественность романа в главных идеях своих генетически восходит к многим произведениям нашей классики, по-разному их уточняя и развивая. Не составит особого труда проследить влияние на булгаковский роман, на его образную основу, и «Бесов», например, Достоевского.

Герои «Бесов» рассуждали много о бесчестии, что «откровенным правом на бесчестие всего легче русского человека за собой увлечь можно». В отличие от них, берлиозовщина не только не пропагандирует откровенное бесчестье, а вроде бы ратует за честь! На деле же неискренняя и бездарная, «красноречивая до ужаса» деятельность берлиозовщины — лучше всего приводит к бесчестию, оно становится средой откровенной лиходеевщины. Ведь если в евангельской легенде («от Луки»), взятой Достоевским эпиграфом к «Бесам», все обстоит довольно просто, благодаря всемогуществу Иисуса, изгнанные из человека бесы вселяются в свиней, те падают с обрыва и тонут, а бесновавшийся человек таким образом исцелился, то у Булгакова речь о бесовстве не легендарном, а сущем, в жизни… Да и нет тут всемогущества Иисуса, а, главное, берлиозовским бесовством заражены живые люди!.. Они в подчеркнуто бытовом плане реальности — в то время как «исцеляющие» силы дьявола лишь в ироническом и общекультурном плане. Воланд и рать его символизируют человеческую волю к духовному возрождению, волю к противоборству бесчестию. И неудивительно, что воли этой достало в первую очередь поэтическому дарованию Ивана Бездомного, его здоровому народному началу. И если всей лиходеевщине еще дан какой-то шанс к изгнанию из себя беса, то Берлиоз — как первейший носитель и рассадник бесовства — безнадежен, и дьявол поступает с ним «радикальным образом»…

Со страниц великого романиста, со страниц его «антинигилистического романа», а точнее политического памфлета, — со страниц «Бесов» Достоевского некий боковой свет помогает нам рассмотреть пристальней и роман Булгакова о том же «вечном мещанстве», о «черни» в новой исторической эпохе. Прибегнем к цитате из «Бесов».