Пришелец в земле чужой

— Даже не собирался. И то, что я сказал, не смешно… Я не умею смеяться и никак не научусь. Вместо этого ты разучиваешься смеяться. Но я становлюсь человеком, а ты становишься марсианкой.

— Что ты, милый! Ты просто не замечаешь, когда я смеюсь.

— Я все время старался это замечать. Я думал: научусь смеяться и пойму людей. Сумею помочь кому-нибудь вроде Пэт…

— Кстати, почему бы нам с ней не встретиться? Цирковой сезон кончился, она должна быть дома. Отправимся вместе на юг. Там тепло, а я всю жизнь мечтала увидеть Байя Калифорниа.

— О’кей!

— Позволь мне одеться, — Джилл поднялась. — Тебе нужны эти книги? Их можно отправить Джубалу.

Майк щелкнул пальцами, и все книги, кроме подарка Пэт, исчезли.

— Эту мы возьмем с собой, чтобы Пэт не обижалась. Джилл, я хочу сходить в зоопарк.

— Пожалуйста.

— Я плюну в верблюда и спрошу его, почему он такой сердитый. Может быть, верблюды — Старшие Братья на этой планете, и отсюда все ее беды?

— Вторая шутка за сегодняшний день.

— Почему-то никто не смеется. Даже верблюд. Может быть, он знает, почему. Тебя устраивает это платье? Чулки наденешь?

— Да, пожалуйста. Уже холодно.

— Поехали, — он приподнял ее над полом. — Трусики. Чулки. Пояс. Туфли. Теперь вниз и подними руки. Лифчик? Нет, он тебе не нужен. Платье. Вполне прилично и очень не дурно. Если из меня ничего больше не выйдет, стану камеристкой. Ванна, массаж, прическа, макияж, одевание. Я умею даже маникюр делать. Что вам угодно, мадам?

— Ты великолепная камеристка, дорогой.

— Без лишней скромности скажу, что да. Мне так нравится моя работа, что я, пожалуй, все с тебя сниму и сделаю массаж. Сближающий.

— Давай!

— А я-то думал, что ты уже научилась ждать, как марсианка. Сначала ты сводишь меня в зоопарк и купишь мне арахиса.

— Хорошо, Майк.

На улице было холодно, но Майк умел, а Джилл почти научилась не мерзнуть. Тем не менее ей было приятно отдохнуть в теплом обезьяньем доме. Сами обезьяны ей не нравились: уж очень они были похожи на людей. У Джилл не осталось ханжества, она научилась находить прекрасное в самых прозаических вещах. Ее не смущало, что обезьяны спариваются и испражняются у всех на глазах. Они не виноваты: их выставили на всеобщее обозрение. Дело было в другом: каждое движение, каждая ужимка, каждый испуганный и озабоченный взгляд напоминал ей о том, что она не любила в своем племени.

В львятнике было гораздо лучше. Воинственные львы, вальяжные львицы, царственные бенгальские тигры, молниеносные леопарды, мускусный запах, с которым не справлялся кондиционер. Майк разделял симпатии и антипатии Джилл; они, бывало, часами простаивали в львятнике или в серпентарии, а порой наблюдали за тюленями. Однажды Майк сказал, что на этой планете лучше всего быть морским львом.

Впервые увидав зоопарк, Майк огорчился. Джилл велела ему ждать, пока придет понимание, и запретила уничтожать клетки. Вскоре он согласился, что животные не смогут жить на том месте, где он собирался их освободить. Зоопарк был своего рода гнездом. Майк пришел к этому после долгих раздумий и больше не грозился снять стены и решетки. Он объяснил Джилл, что решетки служат, скорее, для того чтобы защищать животных от людей, а не наоборот. С тех пор Майк не пропускал ни одного зоопарка.

В тот день даже мизантропы-верблюды не развлекли Майка. Не помогли и обезьяны. Майк и Джилл стояли у клетки с капуцинами. Те ели, спали, нянчили детей, флиртовали, бесцельно метались туда-сюда. Джилл бросила им горсть орехов.

Ближе всех был молодой самец, но ему не досталось ни одного орешка: все забрал себе большой самец, да еще и побил маленького. Тот не стал преследовать обидчика, а в бессильной ярости застучал кулаками по полу. Майк молча наблюдал.

Вдруг обиженная обезьяна метнулась в другой угол клетки, схватила меньшую обезьяну и задала ей трепку похлеще, чем получила сама. Скуля, третий капуцин отполз в сторону. Остальные не обращали на происходящее внимания.

Майк закинул голову и засмеялся. Он смеялся и никак не мог остановиться. Ему не хватало воздуха, он стал оседать на пол.

— Майк, перестань!

Майк все хохотал. Подбежал служитель.

— Нужна помощь?

— Вызовите, пожалуйста, такси. Наземное, воздушное, любое. Нужно увезти его скорее. Ему плохо.

— Может, скорую? У него, кажется, припадок.

— Что угодно.

Через несколько минут они сели в пилотируемое воздушное такси. Джилл дала водителю адрес и занялась Майком.

— Майк, успокойся! Ты слышишь меня?

Майк перестал хохотать, но продолжал хихикать; из глаз у него текли слезы, всю дорогу Джилл их вытирала. Дома она заставила его лечь в постель.

— Если хочешь, можешь отключиться, милый.

— Не хочу, мне хорошо.

— Как ты меня напугал!

— Прости, маленький братец. Я тоже испугался, когда в первый раз услышал смех.

— Что произошло, Майк?

— Джилл, я вник в людей.

"???"

«Я говорю правильно, маленький братец. Я вник».

— Я понял, что такое люди, Джилл, маленький братец, моя дорогая… мой ласковый распутный чертенок с шустрыми ножками и резвой попкой, с нежным голоском и мягкими ладошками, моя малышка…

— Что ты такое говоришь, Майк?