Принц в неглиже

   Сначала мы – все, кроме Тома, – посетили травматологическое отделение городской больницы, где Ирка и Монтик нанесли пациентам еще одну травму, моральную: ворвавшись в знакомую палату, они раскидали костыли и палки и несколько раз поцеловались, прерываясь лишь затем, чтобы покричать самим себе: «Горько!» Монтик кричал с едва уловимым иностранным акцентом: русский давался ему на диво легко. «В моя семья у всех есть языческая способность», – объяснил он мне.

   Потом, ритмично колотя по клаксону в такт гремящей в салоне музыке, я повела автомобиль по дороге к психиатрической больнице. Трассу я прокладывала на свое усмотрение, поэтому пару раз мы проскочили на красный свет, один квартал проехали по полосе встречного движения – попутного просто не было, а ближе к финишу на глазах у изумленного постового юзом въехали под «кирпич». Характерно, что страж порядка не сделал попытки нас задержать, и, восстанавливая сцену в памяти задним числом, я поняла почему: украшенная цветами и лентами гудящая машина с растопыренным пупсом на капоте и высовывающейся из окошка оскаленной собачьей мордой должна была производить впечатление транспорта, в высшей степени приспособленного для перевозки пациентов психиатрической лечебницы!

   Вновь мы ловко расставили стремянку у больничной стены, Ирка и Монтик взобрались наверх и вдвоем посидели минутку на кирпичном гребне.

   – На счастье! – сказала Ирка, легкомысленно болтая ногами.

   Я подала им наверх пару бокалов и бутылку шампанского, Монтик лихо открыл ее, Ирка весело взвизгнула, нас с Томкой окропило шипучим вином.

   – Слезайте, ненормальные! – крикнула я, втайне любуясь счастливой парой. – Не пугайте бедных психов!

   – Ладно-ладно, – пробасила Ирка, осторожно спускаясь вниз, в заботливые руки опередившего ее мужа. – Поехали дальше. Следующий пункт – наш дренажный канал. С него все начиналось…

   – Слышал? – спросила я пса, торопливо складывая стремянку. – «С него все начиналось!» Это с нас с тобой все начиналось! Все об этом забыли! Кстати, если я забуду, напомни мне, чтобы я посоветовала Ирке повесить в красном углу сковородку…

   – Гау! – согласно рявкнул внимательно слушающий пес.

   Громкий собачий лай донесся до слуха Марио Ла Гадо. Неужели сторожевые собаки?

   Одетый в полосатую бело-голубую пижаму, Ла Гадо неподвижно стоял в редкой тени облетающего дерева и, выпятив челюсть, пристально смотрел на окружающую сад кирпичную стену. Он планировал побег и был полон решимости осуществить задуманное. Старая стена не казалась трудно преодолимым препятствием, и Марио не сомневался, что из этой тюрьмы он сбежит. Но что делать дальше? На нем была крайне неподходящая одежда и обувь, ни цента в пижамном кармане, ни одной мысли о том, где искать своих. Тот факт, что за несколько дней никто с ним не связался, наводил на мысль о предательстве.

   Все возвращается, устало подумал Марио. Когда-то он сам предал Папу Тони, уничтожив человека, которого тот назвал своим преемником. Надо сказать, покойный Монте Уокер долго являлся ему в кошмарах. Да что там, совсем недавно Марио было видение: Уокер с немым укором смотрел на него из окна.

   Ла Гадо на секунду закрыл глаза, обуздывая эмоции, а когда открыл их – снова увидел призрак. Прямо перед ним, в двух метрах над землей, на фоне кирпичной стены парил покойный Монте Уокер – совсем как живой, в джинсах, с бокалом в руке и пышнотелой подружкой под боком.

   – Уокер в раю? – недоверчиво прошептал Марио.

   Позади него затрещал гравий садовой дорожки.

   – Слышь, Полковник! – появившись из-за поворота, благодушно позвал Вася Бурундук, похожий на пухлого младенца в своей розовой в горошек пижаме. – Пора обедать!

   Слова «завтрак», «обед», «ужин» и «бурундук» Марио Ла Гадо уже понимал.

   – Ван момент, – раздраженно отозвался он, отгоняя Васю движением руки.

   – Ну, Товарищ Полковник! – начал было тот, но запнулся, выкатил глаза, вскинул руку в указующем жесте и закричал: – Серж! Это Серж! Я видел его! Ну, зараза…

   Ла Гадо обернулся к стене – видение исчезло. Монте Уокер удалился в лучший из миров…

   Марио повернулся и пошел к корпусу, безразлично пройдя мимо заходящегося в крике Бурундука, к которому уже спешили заботливые санитары.

   Зима наступила внезапно и, как обычно, застала коммунальные службы врасплох: первый же снегопад полностью парализовал городской электротранспорт. Редкие трамваи ползали, как черепахи, закоченевшие пассажиры на остановках брали вагоны штурмом, и уже к десяти утра у ворот Восточного депо столпилось целое стадо трамваев с открытыми переломами дверей. В результате множество горожан опоздало на работу, и я была в их числе.

   Снег валил хлопьями размером с почтовую марку. Облепленная ими, как бандероль, я остановилась под куцым навесом у металлической двери телекомпании, придавила кнопочку звонка и отвела в сторону заснеженный зонт, похожий на бледную поганку. Камере, а через нее охраннику явилось мое красно-синее лицо с намертво примерзшей улыбкой. Удивительно, но страж меня узнал, дверь с громким щелчком открылась, и я вошла в прихожую, продолжая сражаться с зонтом.