Напряжение сохраняется всю дорогу до моих покоев, и когда мы доходим до дверей, я оборачиваюсь, ожидая, что дядя Раф уйдет. Вместо этого он распахивает дверь и врывается внутрь, набрасываясь на меня, как только мы остаемся одни.
— Это мятежники.
Мои брови поднимаются.
— Ты думаешь?
Он насмехается, проходит через фойе в гостиную и рушится на один из двух темно-зеленых диванов.
— Ты видела эмблему?
Я наклоняю голову.
— Что ты имеешь в виду, говоря о
Его спина выпрямляется, пальцы постукивают по вершине трости, как они делают каждый раз, когда он в глубокой задумчивости.
— Дядя, — вздыхаю я, заправляя локон за ухо и подходя, чтобы сесть рядом с ним. Я протягиваю ладонь, беря его руку в свою, пытаясь оказать ему поддержку. — Не то чтобы это помогло, но я не думаю, что Ксандер мертв.
— Нет? — спрашивает он, глядя на меня боковым зрением.
— Ну… — я жую губу, обдумывая все, что я увидела этим утром, и все, что я
— Они прислали его отрубленную руку, Сара.
— Но это была не его голова, — я гримасничаю, понимая, что мои слова звучат неправильно. — Я просто хочу сказать, что если они используют его как приманку? Или чтобы передать сообщение? Для этого он нужен им живым.
При этих словах дядя поворачивается ко мне лицом, его черты напряжены и наполнены явной печалью.
— А если он жив, — продолжаю я, надежда разгорается в моей груди. — Мы можем спасти его.
Его рука крепко сжимает мою, но он качает головой.
— Это слишком опасно.
Я насмехаюсь, мои внутренности переворачиваются от того, что он отвергает меня.
— Все, что мы пытаемся сделать, опасно.
— Никто не ходит в тенистые земли, — огрызается он. — Твой отец пошёл, и посмотри, что с ним случилось.
Его глаза расширяются после того, как он произносит эти слова, но уже слишком поздно. Я уже услышала.
Все внутри меня замирает, и я отдергиваю ладонь, дыхание вырывается из легких. Смятение застилает мой разум, и я пытаюсь понять, что он только что сказал.
— Что? — спрашиваю я.
Он хватает меня за руки, сжимая мои пальцы.
— Послушай, Сара. Если ты думаешь, что сможешь добраться туда, в тенистые земли..
Мой желудок подпрыгивает, беспокойство скользит по мышцам, пока не сжимает их.
— Что? Я…
— Ты права, — давит он. — Мы можем
Я качаю головой, натягивая брови, пока мой лоб не сморщивается.
— Подожди. Скажи мне, что ты имел в виду насчет моего отца.
Он поднимает плечо.
— Я имел в виду… посмотри, что с ним случилось. Он был убит.
Я скрежещу зубами, острая боль пронизывает мою челюсть.
— Не обращайся со мной, как с неумехой. Если ты чего-то не договариваешь —
Мой желудок перекатывается, как волны океана во время надвигающегося шторма.
— Я заслуживаю знать".
Он сглатывает, роняет мои руки и поднимает свои, чтобы провести по волосам.
— Не король убил твоего отца.
Неверие врезается в меня, разрывая кожу, как будто он впихнул эти слова прямо мне в грудь.
— Я не понимаю.
— Это были мятежники. Они захватили его по дороге домой и пытались использовать его в качестве разменного товара, так же, как и твоего кузена. Только в прошлый раз…
Его голос дрожит, когда он прерывается, и мое тело замирает, шок распространяется по всем конечностям, пока они не немеют от ледяного холода.
— Но ты сказал… ты
— Твой отец был герцогом, милая племянница, титул ему подарил сам король Майкл II. Мятежники увидели возможность, ошибочно полагая, что новый король сочтет его слишком важным и не захочет потерять.
Я вскакиваю на ноги, предательство пронзает мои внутренности, как раскаленное лезвие; горе по отцу и осознание того, что все, что мне говорили, было ложью, хлынули через мою середину, как лава.
— Так в чем же был смысл всего этого?
— Смысл? — он смотрит на меня, его глаза блестят. — Смысл тот же, что и всегда. Они схватили твоего отца. Пытали его. А корона ничего не делала, только стояла и смотрела. Они несут такую же ответственность. Не позволяй этому отвлечь тебя от того, ради чего мы сюда прибыли.
— Нет, — качаю я головой, упущения моей семьи тяжело ложатся на язык, пока во рту не появляется кислый привкус. — Нет, ты не можешь этого делать. Ты не имеешь права стоять и говорить мне, что чувствовать или как себя вести. Не тогда, когда ты лгал мне всё это время.
Жжение опаляет мое горло и оседает между глаз, слезы угрожают затуманить мое зрение.
— Ты
Голос Тристана звучит в моей голове, как будто он стоит позади и наставляет меня через боль — через абсолютное опустошение, из-за того, что всё, что как я думала, я знала, разрушается изнутри. Я сжимаю челюсть, заставляя эмоции отступить.
— Я пытался спасти тебя! — кричит мой дядя. Его рука белеет, когда он надавливает на трость, чтобы помочь себе встать. — Твой отец очень хорошо обучил тебя, Сара, но идти в тенистые земли слишком опасно.