Я совершила много поступков, которые не позволят мне попасть в райские врата. Я смирилась со своими грехами, давно отказавшись от веры ради мести. Но сейчас я чувствую, что впервые по-настоящему предала память своего отца.
Я переспала с Фаасом. Но хуже того, я влюбилась в человека, ответственного за его смерть.
Мое сердце дрожит и трескается, зазубренные края прорезают сухожилия, падая к моим ногам, пока не остается ничего, кроме почерневшей дыры, которая
Тристан поворачивает голову в мою сторону, зеленые глаза пронзительно смотрят на меня, когда он наклоняет голову.
Вскочив на ноги, я поворачиваюсь и убегаю, адреналин, как кислота, разливается по мышцам, и я устремляюсь обратно, обещая призраку отца, что не забуду, зачем приехала. Нет уж.
Я уничтожу семью Фааса и убью мятежного короля... неважно, как сильно это меня сломает.
43.Тристан
Мой брат спросил, верующий ли я человек.
Я человек многих вещей, но вера — это то, что лучше всего подходит, когда она находится внутри тебя самого, а не ищется в других людях.
Другие люди разочаровывают.
Я видел её. Это было быстро, всего лишь мгновение, но я узнал бы эти темные глаза где угодно.
Все во мне требовало последовать за ней, выследить её и пробраться в ее комнату, как я это сделал той ночью. Но что-то подсказывает мне, что я не должен. Пока не стоит.
Поэтому вместо этого я пошел к её кузену.
Ксандер с нами с вечера бала в честь помолвки. И за прошедшее время он был выставлен на всеобщее обозрение, подвержен жестокому обращению, избиениям, открытые раны заражены и причиняют, уверен, неизмеримую боль. Я представляю, что скоро начнется сепсис, который съест его изнутри.
Я выплескиваю на его лицо ведро воды, чтобы привести его в чувство. Он оглядывается, но я уже привязал его к деревянной бревну на заднем дворе таверны. Я привязал веревкой обе его ноги, а также его хорошую руку.
Он дергается, но быстро понимает, что никуда не сможет уйти. Даже если бы он мог двигаться, он слишком слаб, чтобы убежать.
— Доброе утро, Александр, — улыбаюсь я.
— Я уже рассказал Вам, — бормочет он, его язык высовывается из пересохшего рта, чтобы облизнуть потрескавшиеся и кровоточащие губы. Он кашляет, прежде чем продолжить. — Все... что знаю.
Я качаю головой.
— Ну же, Ксандер. Мы оба знаем, что это неправда. Ты ничего мне не сказал.
— Просто убейте меня, — шепчет он. —
Я ставлю пустое ведро у своих ног и перехожу к галлону керосина, стоящему в конце стола.
— Ты считаешь, что покаялся?
Он кивает.
— И каковы были твои преступления?
Он поджимает губы, отворачивая лицо. Все, что он делает, происходит в замедленном темпе, как будто у него не хватает сил, чтобы приложить должное количество энергии.
Я подхожу к нему, смотрю на его избитое и окровавленное лицо.
— Вот что я тебе скажу. Сначала я буду честен с тобой. Так будет больше шансов, — выдохнув, я разминаю шею. —
Его глаза вспыхивают, но он молчит.
— Ну ладненько.
Я поднимаю галлон над его торсом, наклоняю бутылку, пока керосин не выливается на его кожу, покрывая его плоть и стекая в дерево по бокам. Он вздрагивает, когда горючее попадает на него.
— Это не для меня, ты знаешь, — говорю я, двигаясь по его телу, пока не охватываю жидкостью каждый его сантиметр. — Это твой шанс исповедаться и надеяться, что Бог помилует твою душу.
Он насмехается, но это переходит в кашель, звук хриплый и влажный, как будто болезнь уже заполонила его легкие.
— Вы не священник.
Я наклоняюсь ближе.
— Но я могу быть твоим спасителем.
— Вы собираетесь убить и ее? — спрашивает он.
У меня в груди все сжимается. Есть только одна
— Боюсь, тебе нужно быть более конкретным.
— Мою кузину.
Я сжимаю челюсть, и он не упускает этого движения, легкая ухмылка пробивается сквозь его усталость.
— Вы плохо это скрываете, знаете? Ваше больное увлечение ею, — он снова кашляет. — Вам повезло, что Ваш брат — полный имбецил.
Раздражение проникает в меня.
— Не говори о ней при мне, — выплюнул я.
Он смеется.
— Я привёз её сюда, чтобы
Что-то темное поселяется в моей груди от его слов, хотя я не сомневаюсь, что он говорит правду. Я всегда знал, что под ее внешностью что-то скрывается; гнусные поступки с невинным лицом. Это объясняет кинжалы на ее бедре, огонь в ее дыхании и глаза, которые смотрят сквозь приоткрытые двери и беззвездные ночи.
Но до прошлой ночи, я уверен, она не знала, что я — король мятежников.
Интересно, от этого она больше или меньше хочет меня убить?
Мой член твердеет при мысли о её гневе.
— Это меня нисколько не удивляет, — смеюсь я. — Будь честен, Ксандер. Кто подговорил ее на это?