Принц со шрамом (ЛП)

Я кричу на него, погружаясь в его объятия, ненавидя себя за то, что была такой слабой, но любя то, как его прикосновения успокаивают боль.

45.Тристан

Ее прикосновение — это самая сладкая капитуляция.

Задолго до того, как оказаться здесь, я решил, что если она пожелает моей смерти, я лягу у ее ног. У меня нет никакого интереса бороться с ней. У меня нет никакого желания жить, если она не хочет меня.

Я больше не жажду трона. Я больше не жажду мести тем, кто причинил мне зло.

Все это меркнет по сравнению с ней.

Кровь струится по моей шее из того места, где её лезвие проткнуло мою кожу, а мой член пульсирует от ее насилия. Она — абсолютное видение в своей ярости, и когда она роняет нож и падает в мои объятия, моя грудь раздувается.

— Покажи мне свою боль, Маленькая Лань. Отдай её мне, чтобы ты не терпела ее в одиночку, — говорю я ей в рот, засасывая ее рыдания.

Мои руки хватаются за ее одежду, и она отдает столько же, сколько получает, пока мы не оказываемся голыми, с ней на моих коленях; ткани отброшены в сторону, растерзаны и лежат забытыми кучками. Мой член скользит между губами ее киски, отчаянно желая погрузиться в неё.

Я сжимаю в кулак ее волосы, тяну, пока ее спина не выгибается, концы вьющихся прядей касаются пола, пока ее грудь не обнажается, темно-розовые соски просят, чтобы их пососали. Я наклоняюсь, как хищное животное, и обхватываю ртом ее бугристую плоть, рыча, когда ее вкус взрывается на моем языке, а она трется своей горячей промежностью о меня.

— Тристан, — умоляет она, ее соки стекают по моей длине и скапливаются на полированном кафельном полу собора. — Пожалуйста, я...

Я отпускаю ее сосок с хлопком, скольжу языком вверх по ее груди, пока не начинаю сосать ее шею, выводя кровь на поверхность, не заботясь о том, оставляю ли я следы; отчаянно желая показать миру, что она не принадлежит никому, кроме меня. Оставить метку на ее коже так же, как она сделала с моей душой.

Кто-то может войти в любой момент, но мне плевать. Пусть смотрят.

Это не любовь. Это одержимость. Это безумие. Это спасение.

— Шшш, — я двигаю губами, пока они не касаются ее губ. — Я знаю, что тебе нужно.

Я отпускаю ее волосы, обеими руками хватаю ее за бедра и поднимаю ее вверх, мой член разъярен и пульсирует под ней. А затем ее влажное тепло охватывает меня от основания до головки, ее мягкие стенки обнимают каждый гребень моего члена, пока мой пресс не напрягается, и я не вижу звезды просто от ощущения того, что окружен ею.

Ее голова откидывается назад, когда она стонет, вращая бедрами в восьмерке, и каждое движение заставляет меня течь.

Она скачет на мне так хорошо, и на этот раз она рвет меня за волосы; от этого жжения я стону, когда ее губы проходят путь вниз по моей шее, посасывая, когда они достигают тонкого разреза на моем горле.

Я пульсирую внутри неё.

— Да, — шиплю я, приподнимаясь и падая на локти, ее тело следует за мной, продолжая зализывать рану, которую она сделала. — Ты, грязная девчонка, скачешь на моем члене и вылизываешь мою кровь, словно изголодалась по мне.

Она снова стонет, звук вибрирует во мне, а затем она двигается, выпрямляя спину, а ее руки обхватывают груди и пощипывают соски, пока они не становятся твердыми. Мой живот крепко сжимается, когда я смотрю, как она откидывает голову назад и закрывает глаза, удивляясь, как это возможно, что она существует — наполовину уверенный, что я сошел с ума и она не более чем плод моего воображения.

Внезапно это ощущение становится слишком сильным, и я подаюсь вперед, пока наши груди не соприкасаются, а ее бедра не сбиваются с ритма. Мои пальцы сжимают ее щеки.

— Посмотри на меня.

Ее идеальные темные глаза распахиваются, и, Господи, это заставляет меня чувствовать себя самым счастливым мужчиной, имеющим ее на коленях, на моем члене и в моих чертовых венах.

— Ты действительно думала, что я когда-нибудь причиню тебе вред?

Я завершаю свой вопрос резким толчком в ее скользкое тепло, прижимаясь к ней, пока она двигается свое набухшее киской по моему паху, ее тело дрожит, когда ее стенки трепещут вокруг моего члена.

Слеза вытекает из уголка ее глаза и бежит по щеке, и я без раздумий наклоняюсь к ней, высунув язык и слизывая ее.

Ее печаль — теперь моя печаль.

Ее боль — теперь моя боль.

— Я буду пытать и калечить любого, кто посмеет даже подумать о твоем имени, — говорю я ей на ухо, прижимая ее лицо к себе, продолжая трахать ее жестко и медленно.

Она хнычет, кивает головой, наклоняясь, чтобы снова приникнуть к моим губам в кровоточащем поцелуе, и мое сердце замирает, желая почувствовать ее глубже — желая каким-то образом проникнуть под ее кожу и остаться там навечно.

Мои руки оставляют ее лицо и хватаются за бедра, притягиваю ее вниз, пока каждый сантиметр моего члена не оказывается глубоко внутри нее, но все равно этого недостаточно.