В его тоне нет места для спора, но даже если бы и было, Ксандер не смог бы отказаться. Не здесь, не перед людьми.
Когда я обвожу взглядом комнату, неудивительно, что люди останавливаются, чтобы посмотреть.
Они всегда так делают, когда Тристан рядом. Я не виню их. Я никогда не могу заставить себя отвести взгляд.
Прочистив горло, Ксандер тонко улыбнулся и отпустил меня, взмахнув рукой и наклонив голову в жалкой попытке поклониться.
— Конечно, Ваше Высочество.
Неуважение очевидно.
Но Тристан даже не вздрагивает, вместо этого двигаясь ко мне.
Мое сердце замирает, бабочки в животе взлетают. Обычно я бы презирала их за появление, но по сравнению со всеми остальными эмоциями, которые я испытывала сегодня вечером, они — желанное отвлечение. Его глаза встречаются с моими, когда он врывается в мое личное пространство, рука обвивается вокруг моей талии и притягивает меня ближе. Мое дыхание вырывается из легких, когда наши руки переплетаются, и мое сердце ныряет в живот, желая сорвать мои черные атласные перчатки, только чтобы почувствовать, каково это, когда его пальцы прижимаются к моим. Он разводит наши ладони в стороны, и мы танцуем вальс.
Он повелевает моим телом так же, как он повелевает комнатой; без усилий. Я погружаюсь в его объятия, позволяя своему разуму отключиться впервые за весь вечер.
По какой-то причине то, как он держит меня, то, как он притягивает меня чуть крепче и чуть ближе, чём должен, заставляет слезы выступать у меня на глазах.
Он заставляет меня чувствовать себя в безопасности. Важной. И я не чувствовала этого со времен моего отца.
Если копнуть немного глубже, легко понять, что мы с Тристаном сделаны из одного теста, и это часть причины, по которой я не могу выносить его взгляда. Потому что смотреть на Тристана — это как смотреть в зеркало и видеть частички себя, которые я так старательно пытаюсь скрыть.
Но он
Моя челюсть напрягается, когда мое зрение расплывается, и я изо всех сил пытаюсь сдержать грусть, не желая показывать слабость в комнате, полной людей.
Лицо Тристана смягчается, его пальцы сжимаются вокруг моей талии, прежде чем он толкает меня назад, вращая мое тело и притягивая меня обратно, ближе, чем мы были раньше. Слишком близко, чтобы это было уместно. Мой живот трепещет, словно у него есть крылья, а между бедер просачивается влага.
Его губы касаются моего уха.
— Нет, Маленькая Лань, не здесь. Они не получат твоих слез.
Я киваю ему, мои ноздри раздуваются, когда я глубоко вдыхаю, чтобы заглушить раздражение, которое катится по моим внутренностям, как разрушительный шар.
Я уверена, что люди наблюдают.
Но я наслаждаюсь его прикосновениями.
Его пальцы впиваются в меня, как будто он никогда не хотел бы меня отпускать, прежде чем он отступает назад, его рука скользит в карман, когда он сгибается в талии и захватывает мои пальцы, поднося их ко рту.
Возбуждение пульсирует внизу живота, когда его губы касаются моей кожи, мой лоб морщится, когда что-то хрустит между подушечками наших пальцев. Я крепко сжимаю руку, чтобы то, что в ней находится, не выпало из моей хватки.
— Спасибо за танец.
И затем он разворачивается и уходит, его черный фрак развевается позади него.
Мой кулак сжимается вокруг листка бумаги, сердце бешено стучит в груди.
Я улыбаюсь нескольким задерживающимся взглядам и как можно непринужденнее иду в сторону зала, кивая людям, когда прохожу мимо них, предвкушение сжимается с каждым шагом.
Только когда я дохожу до дальней стены, я отворачиваюсь и дрожащими пальцами разворачиваю записку.
33.Тристан
Ревность — это очень сильное чувство.
Я был бы лжецом, если бы сказал, что никогда не сталкивался с тем, что она обжигает мои внутренности и вбивает в мозг злые мысли. Первый раз это случилось, когда отец пропустил нашу вечернюю беседу, решив вместо этого встретиться с Майклом и обсудить заседание Тайного совета, которое должно было состояться на следующий день. Я посидел на краю утеса несколько часов, пытаясь убедить себя, что он придет, хотя в глубине души знал, что этого не произойдёт.
Но я справился с завистью много лет назад, зная, что я предназначен вершить великие дела; что я поднимусь и в конце концов заберу всё. Что касается моего отца... что ж, тебе становится не так больно, когда учишься не обращать внимания на чувства.
Шрам на моем лице колется, и я провожу кончиками пальцев по неровным краям, пытаясь смириться с тем, что снова горький привкус ревности проникает в мою психику, вызывая эмоции, которых я не испытывал с юных лет.
Увидев, как Клавдий принуждает Сару, я почувствовал, как во мне разгорается ярость, отвращение к тому, что он считает себя достойным произносить ее имя, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к её коже.