Принц Николас

– Скажи мне, что ты этого не делала! – кричу я.

Она смотрит мне прямо в глаза, подбородок поднят, глаза еле сдерживают гнев.

– Я этого не делала. – Но когда я ничего не говорю, ее лицо никнет, словно рухнувший карточный замок. – Ты мне не веришь.

Я отвожу взгляд.

– Поставь меня на свое место.

– Я пытаюсь! – Ее губы дрожат. – Но я бы поверила тебе. – Она качает головой. – Я когда-нибудь давала тебе повод думать, что мне нужны деньги?

– Может быть, вам не нужны были деньги… вначале, – вмешивается Уинстон, как адвокат, задающий вопросы во время суда. – Но когда приехали сюда и воочию увидели все это богатство, возможно, с приближением вашего отъезда, вы решили получить то, что могли… пока могли.

– Закрой свой рот, – нападает на него Оливия. Но я хватаю ее за руку и отвожу.

– Довольно.

Наши глаза встречаются, ее такие большие и умоляющие. Умоляющие меня поверить ей. И, господи, я хочу этого. Но горькое сомнение проникает в мое сердце, затрудняя дыхание.

– Я позвоню отцу, – заявляет Оливия, – Он скажет тебе, что это ошибка.

Она достает из кармана телефон, набирает номер и ждет. После того, что кажется гребаной вечностью, она нервно смотрит на меня.

– Нет ответа. Я попытаюсь еще.

Пока она перезванивает, я спрашиваю Уинстона:

– Откуда поступили деньги?

– Мы пока еще не успели отследить перевод, но мы работаем над этим.

– Мне нужна эта информация, Уинстон, – командным тоном требую я. – Это единственный способ узнать наверняка.

Оливия медленно опускает телефон. И смотрит на меня, как на незнакомца. Нет, хуже – как на чудовище.

– После всего, что произошло, всего, что я была готова тебе отдать, всего, о чем мы говорили друг с другом последние пять месяцев… тебе нужно больше информации, чтобы решить, не являюсь ли я тем человеком, который взял один из твоих самых грязных секретов и продал его в газетенку?

Предупреждающий голос внутри взывает ко мне, просит остановиться. Прекратить все это. Прямо здесь и сейчас… и идти дальше. Он говорит, что у меня нет причин не верить ей. Она никогда так со мной не поступила бы.

Но я глух к этому голосу. Потому что он лжет. Я слушал его раньше, снова и снова, когда был моложе и глупее… и ошибался.

Я не хочу снова ошибиться. Не в этом, не в ней. Это… разрушит меня.

Мое лицо словно маска – холодное и пустое.

– Да. Мне нужно больше информации.

И Оливия взрывается, как оконное стекло, по которому со всех сил ударили.

– Пошел ты! – кричит она, плача и качая головой. – Пошел ты и это проклятое место, которое тебя вырастило! Ты испорчен! Ты уродлив внутри из-за всех этих игр во власть с этими людьми. Ты даже не видишь этого. И я не могу смотреть на тебя прямо сейчас.

– Тогда уходи! – кричу я в ответ. – Дверь там – уходи! Если тебе так трудно смотреть на меня, возвращайся в свой гребаный Нью-Йорк!

Как только мои слова срываются с уст, я хочу забрать их. Я хотел сказать не это. Но сказанное нельзя вернуть обратно. Слова могут лишь отзываться эхом.

Краска покидает щеки Оливии, а ее глаза закрываются. Она опускает голову, ее плечи поникают. Как будто она… устала. Будто в ней не осталось сил.

Она делает дрожащий вдох и, не поднимая головы, даже не посмотрев на меня еще раз, разворачивается и уходит.

Целую минуту никто не говорит. Я, как идиот, смотрю в пространство, где она только что стояла.

Слова Генри наполняют тишину:

– Ты совершил ошибку. И это было жестоко, Николас, даже для тебя.

Я перевожу взгляд на Уинстона.

– Найди, откуда пришли деньги. Сейчас же.

Уинстон кланяется и уходит.

Я чувствую взгляд Генри, но не поворачиваюсь к нему. Мне нечего сказать.

Он так не думает.

– Алло? – Он подходит и пытается постучать по моей голове. – Есть кто живой? Кто там сейчас?

Он кажется мне кем-то другим, взрослее или умнее. Более… серьезным. Я не знаю, почему не замечал этого раньше и почему вижу это сейчас.

– О чем ты говоришь?

– Ну, ты выглядишь, как мой брат и звучишь, как он, но ты – не он. Ты какая-то его альтернативная версия – человек, который дает бессмысленные ответы в интервью. Железный дровосек.

– Я не в настроении играть с тобой, Генри.

Он продолжает дальше, будто я вообще ничего не говорил:

– Мой настоящий брат знал бы, что Оливия этого не делала, не смогла бы этого сделать. Сердце бы ему подсказало, – он ударяет мне в грудь. – Так что либо ты слишком боишься довериться своим инстинктам, либо слишком боишься довериться ей. В любом случае ты просто позволяешь лучшему, что есть в твоей жизни, выйти за дверь. А учитывая нашу семейку, это о многом говорит.

Я тяжело сглатываю, чувствуя холод и пустоту внутри. Чувствуя… ничего.

Мой голос такой же пустой, как и мое сердце.

– Если она этого не делала, то это чертово совпадение. Я буду знать, что делать, как только Уинстон соберет информацию.

– Тогда будет слишком поздно!

Я не говорю ни слова. Это не обсуждается. Но мой брат еще не закончил:

– Много раз в жизни я думал, что маме было бы за меня стыдно. Это первый раз, когда я думаю… что ей было бы стыдно за тебя.

И после этого он тоже уходит.

* * *

Оливия