Последний месяц мы с Оливией по-настоящему наслаждались проведенным вместе временем. Мы катались на велосипедах по городу (конечно, с охраной поблизости). Люди махали и приветствовали не только меня, но и ее.
– Прекрасная девушка, – говорили они.
Мы устраивали пикники у озера и поездки в другие наши владениям, где сладкий голос Оливии радостным эхом разносился по залам. Я научил ее кататься на лошадях, хотя она предпочла велосипед. Несколько раз она стреляла по глиняным тарелкам со мной и Генри, прикрывая свои уши при каждом нажатии курка, что так же очаровательно, как и все, что она делает.
У Оливии не было причин близко общаться с моей бабушкой, но когда это случалось, королева обходилась с ней вежливо, ну или не слишком холодно. Но в воскресенье к чаю Оливия испекла булочки. Она впервые пекла после приезда из Нью-Йорка, и ей это действительно понравилось. Она приготовила их по собственному рецепту с миндалем и клюквой. Моя бабушка отказалась попробовать даже кусочек.
И тогда я немного возненавидел ее.
Но этот один темный момент потонул в тысяче ярких. В тысяче прекрасных воспоминаний.
А сейчас наше время почти закончилось.
В моей голове уже давно (месяцы) зрела идея, но я не позволял прорасти этому семени. До этого момента.
Я поворачиваюсь на бок и скольжу губами по гладкой руке Оливии, зарываясь носом в ароматный изгиб ее шеи. Она просыпается с улыбкой.
– Доброе утро.
И тут я озвучиваю свою идею. Свою надежду.
– Не возвращайся в Нью-Йорк. Останься.
Ее ответ звучит через одно мое сердцебиение.
– На сколько?
– Навсегда.
Медленно она поворачивается в моих руках – ее синие глаза умоляют, а губы растянулись в улыбке.
– Ты говорил со своей бабушкой? Ты… ты не собираешься делать заявление?
Я громко сглатываю комок в горле.
– Нет. Отменить уговор невозможно. Но я подумал… я могу отодвинуть свадьбу на год. Может, на два. Мы проведем все это время вместе.
Она вздрагивает. А ее улыбка увядает.
Но я пытаюсь объяснить ей все так, чтобы она поняла. Хочу заставить ее меня понять.
– Я мог бы попросить Уинстона просмотреть список женщин. Возможно, у одной из них происходит то же, что и у нас с тобой. Я мог бы… договориться с ней. Пойти на сделку.
– Брак по расчету, – говорит она отстраненно.
– Да. – Я заключаю ее лицо в ладони, смотря ей в глаза. – Это существовало на протяжении веков, потому что работало. Или может… я могу жениться на Иззи. Это облегчит жизнь и ей… и нам.
Оливия поднимает глаза к потолку, зарывается руками в волосы и тянет их.
– Это просто невероятная хрень, Николас.
– Просто подумай об этом, – мой голос грубый, наполненный отчаянием. – Ты даже не хочешь подумать.
– Ты хоть представляешь, о чем меня просишь?
– Я прошу тебя остаться. Здесь. Со мной. – Разочарование делает мой тон ледяным.
Она же вспыхивает.
– Да, остаться и смотреть, как ты объявляешь всему миру, что женишься на ком-то другом! Остаться и смотреть, как ты ходишь на вечеринки и званые обеды, как позируешь для фото с кем-то другим. Остаться и смотреть… как ты даришь кольцо своей матери другой.
Я вздрагиваю.
Оливия отталкивает меня и поднимается с постели.
– Ты такой ублюдок!
Она направляется к книжному шкафу, но я спрыгиваю с кровати, чтобы поймать ее. Я обнимаю Оливию за талию, заставляя стоять на месте: грудь прижимается к ее спине, рука в ее волосах.
– Да, я чертов ублюдок, – хрипло шиплю я. – Но я не могу… вынести этого. Мысли о том, что ты далеко за океаном. Мысли никогда больше не увидеть тебя, никогда не прикоснуться к тебе снова.
Я закрываю глаза и прижимаюсь лбом к ее виску, вдыхая теплый аромат, сжимая Оливию очень сильно, но я слишком отчаялся, чтобы ослабить хватку.
– Я люблю тебя, Оливия. Я люблю тебя. И я не знаю, что делать. Я не знаю, как отпустить тебя.
Она дрожит в моих руках. А после всхлипывает. Огромным, выжимающим, разрывающим сердце взрывом, который разрушает меня.
Мне стоило бы оставить ее. Стоило уйти сразу, как только начал чувствовать… все это. Я не должен был удерживать ее. Это была самая жестокая вещь, которую я когда-либо делал.
Оливия поворачивается в моих руках, прижимается лицом к моей груди, орошая ее слезами. Я притягиваю ее ближе и глажу по волосам.
– Не плачь, любимая. Шшшш… пожалуйста, Оливия.
Грустный взгляд направлен на меня.
– Я тоже тебя люблю.
– Я знаю. – Я глажу ее лицо. – Я знаю.
– Но я не могу… – ее голос дрожит. – Если я здесь останусь, если я буду смотреть, как ты… это будет как сожжение заживо, пока от меня не останется лишь пепел.
Мои ребра сжимаются, словно вокруг них обвилась змея, делая каждый вдох болезненным и тяжелым.
– Было несправедливо просить тебя о таком, Оливия, – я вытираю ее слезы. – Пожалуйста, не плачь больше. Пожалуйста… забудь. Забудь все, что я сказал. Давай просто…
– Наслаждаться временем, которое у нас осталось, – мягко заканчивает она.
Я провожу пальцем по ее переносице.
– Вот именно.
Оливия
Я жду снаружи кабинета королевы. Ее секретарь Кристофер сказал, что она не сможет увидеться со мной сегодня, но, тем не менее, я жду. Потому что я должна… должна попытаться.