Princeps Omnium

Дьявол — орудие бога, словно секатор в руках садовника. "Выполняя свои решения через посредство Сатаны как орудия его гнева, Господь направляет цели людей так, как Ему угодно, пробуждает их волю и укрепляет решимость", — говорит Кальвин.

Воля Бога может совпасть с желанием Дьявола, но цели у них разные: у бога цель всегда благая, у Дьявола — наоборот. Секатору нравится срезать сухие ветви, так как разрушение — его цель; но он никогда не сможет порезвится там, где садовник не пожелает. И несмотря на то, что садовник своим секатором "делает больно" бедным веточкам, его него благая цель — устроить прекрасный сад. Почему нужно разбивать этот садик таким примитивным образом, если ты всемогущий? Почему бы все сразу не вырастить, как нужно? А это тайна! Мотивы божьих деяний человеку часто недоступны. Его ограниченному пониманию одно кажется злом, другое — благом, но в конечном счете любое зло оборачивается благом, поскольку все, что творит бог, есть благо.

Человек не располагает никакой свободой воли. Он подчинен либо божьей воле, либо сатанинской. Душа, поэтизировал Лютер, подобна лошади: когда на ней едет бог, она бежит туда, куда ее направляет бог, когда же на ней скачет Дьявол, она мчится туда, куда хочется Дьяволу. Оба всадника спорят между собой, кому принадлежит лошадь, но сама лошадь не имеет выбора: она подчиняется тому, кто в седле.[142] Те, кого избирает бог, не могут ему противиться, остальные же никоим образом не могут спастись.

Отсюда остался один шажок для абсолютного фатализма: бог своей волей определил судьбу всякого существа еще предвечно. Одних назначил для вечной жизни, прочих — обрек на вечное проклятие. И даже Христос, умерев, принес искупление не всем, а лишь избранным.

Примечательно, что то, о чем в Европе рискнули заговорить лишь в XVI веке, в исламскую доктрину входило изначально, над чем так любил иронизировать Омар Хайям:

Если я напиваюсь и падаю с ног,
— Это богу служение, а не порок.
Не могу же нарушить я замысел божий,
Если пьяницей быть предназначил мне бог.

Этот дуэт, Лютер и Кальвин, по ряду направлений добрался до логического предела. Правда, часто эти направления плохо согласовывались между собой. И все эти теологические изыски на практике не имели никаких последствий. Они ведь достаточно гибки, чтобы оправдать любую линию поведения. Например, можно задаться вопросом: "За что нужно было сжигать на костре Мигеля Сервета, если сам бог определил ему открыть функцию крови в организме и внушил не разделять взглядов Кальвина?" Ответ: "Но ведь и Кальвину сам бог предопределил требовать казни для Сервета."

Кальвин зашел дальше и был более последователен. Лютеру, видимо, мешали его личные отношения с Дьяволом, который спал с ним, по его собственному выражению, чаще, чем жена.

В заключение: можно даже условно сказать, что первые христиане по некоторым параметрам соответствовали сатанизму. Смотрите сами: они отвергали закостеневший иудаизм с его бессмысленными законами, вырабатывали свою философию, свое мировоззрение, преодолевая современное им общественное мнение[143]… Почему «условно» — надеемся, понятно.