Принадлежу всем вам

Опишу ли тебе всю заботливость, которой твой отец окружил твое детство? Когда он возвращался, утомленный своими военными обязанностями, он бежал к твоей колыбели, чтобы покачать тебя, или вынимал из нее и клал к моей груди. С каким восторгом он любовался нами обоими, и сколько раз я видела в его глазах слезы счастья! Но не долго оно продолжалось. Тебе было лишь год и четыре месяца, когда ты потерял отца. Но отец Небесный не оставил тебя, потому что бедная твоя мать была так поражена своим несчастьем, что утратила возможность заботиться о своей собственной жизни и о твоей.

Когда в 1812 году французы вторглись в наш край, твой отец был убит. Это случилось 26-го Августа, а 1-го Сентября, в день моих именин, мой брат приехал из армии, чтобы известить нас о нашей утрате... Я не помню, что сталось со мной при этом известии: пускай другие тебе об этом расскажут... Молю моего Спасителя простить мне мой бред; он доходил до того, что когда мать говорила мне о блаженствах рая и о возмездии, обещанном тому, кто умеет нести крест, посланный Богом, я отвечала, что самый рай мне не нужен без моего Александра и что не существует возмездия для души, уничтоженной несчастьем. В один вечер ты спал, - четыре месяца после известия, - и, во время сна, ясно произнес слова: "Боже мой, отдай папа Кокоше!" С этой минуты я увидела в тебе моего ангела-хранителя: мне показалось, что ты разделял мое горе, как скоро оно занимало тебя даже и во сне. Я подумала, что Бог тебя видит, слышит тебя, что неотразимы молитвы такого ангела, как ты, и ослабевший мой ум омрачился до такой степени, что я стала сомневаться в моем несчастий. В продолжение целого года я надеялась, и когда, желая спасти меня от грустных последствий мечты, старались меня возвратить к сознанию печальной истины, ничто не ставило меня в более жестокое положение. Я переехала в это имение, которое твой отец купил в надежде, что после похода он будет наслаждаться здесь семейным счастьем и займется твоим воспитанием. Там я никого не видала и отрывалась лишь с трудом от моего уединения, чтоб навестить моих родителей, которые приходили в отчаяние от моего состояния. Бедные мои сестры! Они такие добрые, такие на-божные, и сколько раз я отталкивала их, когда они обращались ко мне со словами утешения и мира: они мне говорили о блаженстве в будущем, а я жила в настоящем. Я очнулась от этого состояния лишь, когда ты занемог. Не забывая своего горя, я думала о предстоящей опасности, и обратилась к Тому, который не оставляет никогда существо, молящее его. Сердце мое почуяло Бога, и я научилась покорности, но рана моя не заживала никогда, она свежа..."

Ее часто тревожила слабость его здоровья, однако доктора уверяли, что он окрепнет с годами, что его изнуряет рост. И действительно, мальчик, высокий и гибкий, как пальма, начал поправляться, когда ему минуло пятнадцать лет. Но он простудился и занемог. Медик, лечивший его, пользовался тогда большою репутацией в Москве, однако Маргарита Михайловна потребовала консилиум, на который был приглашен Мудров. Осмотрев Колю, он подтвердил, что опасности нет, и прибавил, что ручается головой за выздоровление. Обрадованная мать, проводив его, возвратилась с успокоенным сердцем в комнату больного, а через несколько часов ее выносили без чувств из этой же комнаты, где сын умер на ее руках.

Прошло несколько дней, и Спасо-Бородинская церковь опередила глухим ударом своего колокола появление траурной колесницы, которая медленно приближалась, сопровождаемая Маргаритой Михайловной. Вид храма, воздвигнутого над прахом мужа, смягчил на минуту жгучее горе матери. Когда гроб был поставлен против царских дверей, она подняла глаза к местной иконе Спасителя, который изображен во весь рост поддерживающим Свой крест, и произнесла сквозь слезы слова пророка: "Вот я и дети, которых дал мне Господь" (Исаии, гл. VIII, ст. 18). На правой стороне от входа в этой церкви лежит, параллельно с мраморным крестом, обнесенная позолоченной решеткой плита, на которой вырезано имя Николая Тучкова. Пред ней стоит аналой, а на нем, в золотом окладе, икона "Всех скорбящих Радость". Этой иконой Александр Алексеевич, собираясь в поход, из которого не вернулся, благословил сына. Вечная лампада теплится перед ней.

X

Не мирилось наболевшее сердце Маргариты Михайловны с ударом, разбившим окончательно ее жизнь. Точно так же, как больной, который переходит с одного места на другое, в надежде облегчить свои страдания, она переезжала из Бородина в Москву и из Москвы в Бородино. То она утомляла себя долгой молитвой, то не находила возможности принудить себя к молитве. Она пробовала искать успокоения в вере других и обращалась за утешительным словом к людям, отрекшимся от мира. Раз она приехала к митрополиту Филарету в ту минуту, когда с ним прощалась пожилая женщина и трое молодых людей. Как скоро они вышли из комнаты, митрополит сказал:

- Тоже Бородинская вдова и ее сироты.

- Три сына! - воскликнула она. - А у меня все отнято! За что?

Он взглянул на нее строго и отвечал: