Примаков

Примаков был специалистом по Ближнему Востоку, но это не значит, что все остальные дела он отложил. Напротив, зная ближневосточные проблемы, он мог позволить себе сосредоточиться на других вопросах. Примаков взял на вооружение новую стратегию — равноудаленность от всех центров силы. Игорь Иванов оказался первым со времен Чичерина министром-европеистом, он специалист по Испании, был послом в Мадриде. Сергей Лавров с его уникально долгим опытом работы в ООН идеально подходит для современной глобальной дипломатии, где все от всех зависят.

Из всех министров только трое были прирожденными ораторами — Троцкий, Шепилов и Вышинский. Выступления Троцкого завораживали. Шепилов говорил по-профессорски красиво. Вышинский, прокурор по профессии и призванию, выработал особый стиль. Обращаясь к коллегам министрам или послам с трибуны ООН, он ругался: «поджигатели войны, прожженные жулики, мерзкие твари, проходимцы, бандиты, наглецы, презренные авантюристы».

Бывший прокурор не видел особой разницы между подсудимыми и министрами иностранных дел, которые собирались в ООН. И те и другие были врагами, которых следовало раздавить. Вышинский знал, что у него есть поклонник, которому нравилась такая ругань. Сталин получал удовольствие, слыша, как Вышинский разделывает под орех бывших членов политбюро или иностранных дипломатов. В тесной компании, подвыпив, Вышинский признался, что, заканчивая грозную речь, он испытывает нечто вроде оргазма…

Примаков хорошо говорил, особенно когда выступал без заранее подготовленного текста. В принципе министры иностранных дел не должны быть красноречивы. Они должны быть убедительны и точны. Им надо убеждать в своей правоте собственное начальство и партнеров на переговорах. И не знаешь, какая задача сложнее.

Все министры иностранных дел, начиная с Чичерина, пытались раскрыть своим лидерам глаза на внешний мир. Георгий Васильевич Чичерин, дипломат старой школы, безуспешно старался объяснить политбюро, что нельзя пытаться о чем-то договариваться с правительством страны и одновременно посылать туда оружие, чтобы свергнуть это правительство.

Максим Максимович Литвинов был, видимо, последним человеком на этом посту, который был достаточно по-мужски смел, чтобы высказывать свои взгляды, даже понимая, что его ждет наказание. Причем он разглагольствовал не на кухне в семейном кругу, а уже снятый с поста наркома спорил с Молотовым, зная, что тот доложит Сталину. Литвинов был человеком принципиальным, и он умудрился как-то сохранить свои принципы. Это не значит, что он был идеалистом, кристально чистым человеком, своими принципами, убеждениями ради карьеры не жертвовал. Литвинов имел собственное представление о внешнеполитической линии.

Андрей Громыко, какую бы должность ни занимал, не только никогда не спорил с начальством, но даже часто не смел выказать своего несогласия или недовольства, особенно пока хозяином был Хрущев.

Но надо понять, что Громыко было невероятно трудно. Онто, как профессионал, понимал, что к чему, а имел дело с совсем уж темными и малограмотными членами политбюро. Члены политбюро либо вовсе ничего не понимали в мировых делах, либо находились в плену каких-то фантастических мифов. Громыко приходилось следить за тем, чтобы товарищи сгоряча не натворили глупостей. Оказавшийся в кабинете министра дипломат рассказывал, как Андрею Андреевичу позвонил один кандидат в члены политбюро и хотел посоветоваться. Тот ехал в Соединенные Штаты во главе делегации, предполагал, что возникнет вопрос о сокращении ядерных вооружений, и решил посоветоваться с министром:

— Я намерен заявить им следующее…

Громыко его прервал:

— Что бы вы ни сказали, вы можете допустить неточность, а это осложнит переговоры. Этот вопрос в Союзе знают только три человека: Брежнев, я и мой заместитель Корниенко…

Неумные политики и поныне смотрят на министра иностранных дел с подозрением: почему он не в состоянии добиться того, что решено в Кремле или в Думе? Внешние дела — и это не все понимают — отличаются от оборонных или экономических проблем тем, что приходится учитывать интересы других стран. Нельзя принять решение проводить политику, выгодную своей стране, и требовать от министерства неукоснительного ее исполнения. Внешнюю политику приходится согласовывать с другими державами.

А у каждой страны есть свои интересы. Не остается ничего иного, кроме как эти интересы учитывать. Глупо загонять в угол неприятных соседей, чтобы они копили ненависть и вынашивали злобные планы…

Сейчас ситуация немногим проще. Многие наши политики не способны понять, что их иностранные партнеры представляют иную цивилизацию. Скажем, начинается обед с иностранным президентом или канцлером. У них принято произнести один официальный тост. Наши начинают провозглашать тост за тостом, пьют, как на дружеской вечеринке после областной профсоюзной конференции… Иностранцы этого не понимают, возникает отчуждение. Наши обижаются: а, нос воротят, не хотят с нами по-человечески, значит, враги!