Афинские солдаты и моряки побеждали так часто, что не знали, что такое терпеть поражение. Крах лишил их мужества, подобно тому как неожиданный решающий удар лишает мужества борца, который прежде всегда только побеждал. Я никогда не видел людей, которые так бросали бы своё оружие и доспехи. Наши сограждане — неугомонные люди, им быстро всё надоедает. Они не обладают воинским терпением, да и не стремятся воспитывать в себе это качество. В Спарте так высоко ценят послушание, что человек послушный там считается богоподобным. Для афинян же это равноценно отсутствию видения или нехватке отваги. Одержав победу, они пренебрегают своими офицерами, а при поражении открыто бунтуют. Невозможно было вбить им в головы, что слушаться и отдавать приказы — это две стороны одной монеты. Те одарённые полководцы, которые отдают приказы, для своих подчинённых являются примером таких качеств, как выдержка, стойкость, выносливость (для этих юношей всё это ничего не значило). Настоящий стратег должен обладать правом налагать на подчинённых наказания, что в условиях демократии неприемлемо. Лучшее, что можно сказать, воздавая честь этим мёртвым, — это то, что они погибли, пока мы ещё побеждали. Через две ночи после поражения в Большой гавани армия собралась и ушла — сорок тысяч человек, которые ещё могли ходить, — в поисках какого-нибудь места на острове, где можно ещё биться за выживание. Больных и раненых оставили умирать.
Мой двоюродный брат не хотел бросать их. Я стал отговаривать его. Ночь стояла тёмная, но можно было видеть тени покалеченных и изуродованных, хромавших и ползущих к тому месту, где строились их товарищи, готовые уйти. Они умоляли не оставлять их. Меня ещё можно тащить, умолял один безногий. Волочите меня, как мешок, пожалуйста! Они обещали по возвращении домой отплатить золотом, отдать всё, чем владели их отцы. Они взывали о помощи во имя богов, во имя сыновней почтительности к старшим, во имя юношеской дружбы, клятв, испытаний, через которые мы прошли вместе.
Приказ трогаться. Больные навязывали здоровым свои сокровища — пронеси меня хоть милю, друг! А здоровые оставляли им всё, чем владели. Если сможешь — купи себе жизнь, приятель. Отчаяние овладело всеми — теми, кто умолял взять их, и теми, кто им отказывал. Я просил Симона пойти с нами. Какая польза в том, если он останется здесь умирать? Ослабевшие окружили его, уговаривая его уйти. Иди и возьми меня с собой! Другие упрашивали Лиона и Теламона о том же. Вдруг один юноша, пошатываясь, вышел из толпы. Это был Розовые Щёчки, офицер с «Пандоры». Он схватил меня за плащ:
— Друг, я могу идти, хоть и хромаю. Умоляю, подай мне руку!
За два года кампании я никогда не позволял себе испытывать ужас или ярость. Но теперь я не выдержал. Я стряхнул с себя руку этого просителя, проклиная и его, и всех больных и увечных. Почему вы все не умрёте и не покончите с этим! Я молил Симона не расточать свою жизнь на тех, кто уже был мёртв. Он ответил тем, что попросил благословить его. Я обозвал его дураком, заслуживающим Тартара. Он дал мне пощёчину.
— Благослови меня!
— Убирайся в Тартар!
Мой брат догнал меня. Мы обняли нашего кузена, не сдерживая слёз.
— Проследи за тем, чтобы мой сын получил образование, а у дочери было приданое.
Симон вложил мне в руку свои кольца и талисман из слоновой кости, который получил за пение на празднике Apaturia.
— За «Поворот дороги», — сказал он, имея в виду Ахарны и наш семейный склеп.
Дорога за ограждением пролегала через болото. Неприятель удерживал его на протяжении всего морского сражения, но сейчас путь был свободен. Люди повеселели, ускорили шаг.
— Он нас боится, — сказал кто-то, имея в виду Гилиппа.
Сиракузцы находились за стенами своего города. Они праздновали победу. Слышны были цимбалы и барабаны.
Мы должны соединиться с союзными сицилийцами, потом необходимо идти в Катану, это двадцать миль на север. Окружной путь. Мы не посмели обходить Эпиполы. Нам предстояло идти вверх по каменному склону, чтобы выбраться из гавани. Армии полагается идти квадратом, поместив гражданских в центр. Однако лагерные жёны разбредались кто куда в поисках мужей. Рядом с нами шагали Береника, подруга Лиона, и её сестра Герса. Шли мы очень медленно. Строй растекался по обе стороны дороги. Каждый раз, когда армия подходила к стене, скапливалась толпа и все останавливались.