Приключения нетоварища Кемминкза в Стране Советов

Роман-травелог начинается с символического слова SHUT («закрыто»), а заканчивается столь же символически его антонимом OPEN («открыто»). Метафора запертости пространства становится сюжетопорождающей в повествовании. Уже в вагоне поезда, следующего в советскую столицу, рассказчик ощущает приступ клаустрофобии, предвещающий его дальнейшие странствия по замкнутому миру зла. Двери и окна вагона, который уподобляется гробу, везущему его в загробный мир, то и дело оказываются запертыми, вызывая переживания удушения от Затвора, преграждающего путь пилигрима на каждом шагу. Затвор (Shutness) окружает и огораживает героя везде, как только он въезжает в «страну Былья». Спертый воздух внутри и снаружи, сжатые кулаки советских людей, засовы на дверях и шлагбаумы на дорогах, огороженные территории и по-паучьи сжатые люди, запреты на передвижение и переговоры — все это нагнетает атмосферу застывшего вне времени и пространства неживого мира[31]. Путешественник попадет в призрачный кладбищенский край, в котором все говорит о безжизненности и запустении, где «все кажутся никакими иными как одинокими; мерзостно одинокими в мерзости замерзания, в захудалости, в нищенстве, в запущенности, в сугубо вездесущей какойностикаковости».

Г. Клуцис. Выполним план великих работ. Плакат. 1930. Плакатное искусство в СССР стало мощным средством политической пропаганды и способом мобилизации на трудовые свершения

Оппозиция живого-неживого пронизывает авторское отношение к созерцаемому и переживаемому. Советское общество видится как ограничение для всего живого и живущего. Поэтому все, что встречается на пути, утрачивает признаки реальности, становится фальшивым и притворным (Pretend). Люди превращаются в «нелюдей» — не то «немужчин» (поптеп), не то «неженщин» (nonwomen), «быльевщиков» (wasmen), утративших черты человечности. Реальность «разлагается» подобно любой мертвечине. Все становится мнимым, кажущимся, отрицающим бытие. Подобно «стране нетов» из рассказа Сигизмунда Кржижановского 1922 года[32], Страна Советов зиждется на вездесущем отрицании существования. Повсюду рассказчику слышатся приказующие и угнетающие советские лозунги «нет» и «долой». Повсюду надписи «ХОДА НЕТ» и «ЗАКРЫТО». Само слово НЕТ («это адское слово») многократно обыгрывается на страницах «ЭЙМИ», являясь маркером всеобщего запрета и затвора в советском социуме. Подчас игра приобретает авангардную словесную форму, как в этих строках, анаграммирующих заветное ключевое слово:

then thennow thennowthen thennowthennow noW

no N NOWT NOWTH NOWTHEnowTHENthenNOWing

it there therehere thereherethere thereheretherehere

here her he H HERET HERETH HERETHE

HERETHER hereTHERE-there HEREing it wel

Так невольно русское написание «НЕТ» входит в противоположный резонанс с английским написанием артикля THE. Безликое, неопределенное множество, выражающее свое отношение к жизни категорическим НЕТ, противополагается определенному и едино-личному идентификатору THE. На всем протяжении романа неопределенный артикль в английском тексте, вместе со всем арсеналом неопределенно-безличных местоимений сигнализирует об аморфной массе безликих персонажей и недоперсонажей, населяющих советское «бесцарство привидений».

А. Шарый [Ю. Анненков]. Апокалипсис. Карикатура из журнала «Сатирикон» (1931, апрель, №1). Десятилетием ранее, еще до эмиграции, Анненков успел создать целую галерею портретов советских вождей