"Заходим мы летней ночью сорок второго года в один поселок, - рассказывал партизан. - Тихо и мирно. Постучались в окно к хозяйке и говорим, чтобы вышла на улицу. Она, наверно, догадалась, кто кличет, сразу вышла на крыльцо со спящим ребенком на руках. В лицо старается узнать каждого, а потом видит - все трое незнакомые, на ступеньку присела. А дите не считается с тайностью дела - голосок подает… Пока мать дрожащей рукой нашла под кофточкой, чем его забавить, соседки подошли. Минуты через три, глядим, человек двадцать собралось. И тихо так, безо всякого тебе перешептывания, стоят. Горе ко всему приучит…
Ну мы, стало быть, не тянем волынку. Сразу выкладываем зачем пришли.
- Хлебом нам помогите и еще чем сможете, а особливо - соль нам нужна. Без нее совсем исстрадались. Болеют даже.
Глядим - зашевелились, перешептываются, вздыхают потихоньку и опять молчат, и ни одна ни с места.
Может быть, мы не туда пришли? Так не стесняйтесь - сразу скажите. Ноги у нас собственные и без спидометра.
Так что и в другое место сходим, - сказал кто-то из наших сгоряча. Покаялся потом, да сказанного не вернешь.
Первой наша хозяйка начала. Склонилась над ребенком и слезы на его личико роняет. Тут, вижу, и другие тоже: кто платочком, кто подолом слезы вытирает. Один только дидусь седобородый, что за спинами женщин стоял, крепится. Только согнулся и покашливает. Он-то и пояснил нам, почему плачут.
Немецкий комендант Ганс Фирринг с неделю назад от своего начальства новый закон про соль привез. Никто, конечно, тот закон не читал и был ли он написан, - про то не знал. Только начали выдавать рабочим по пятнадцать граммов соли на день. А у которых есть свидетельство, что в его жилах хоть сколь-нибудь течет арийской крови - по тридцать граммов. Ну, кто имел дома какой ни есть запас - обходились. А которые пригнаны немцами из других мест и кормились в столовой, уже на второй день узнали цену нового закона.
Соль выдали на кухню на два дня. Первый день повариха посолила суп и кашу по вкусу, а на второй - завтрак без соли. Подростки ложками в столы барабанят, повариху требуют - соль подавай!.. Та вышла молча, передником слезы вытирает - этим и объяснила все. Притихла детвора, посидела малость, потом черепашьим ходом пошли за чавунку на бурак. До половины дня пололи впроголодь, кое-где даже шутки слышались, а как привезли обед, то тут и началось. Сняли пробу - и не стали есть. Баланда совсем без соли. Так ее целехоньку повариха и увезла на усадьбу. А девушки да мальчики кучками в лесозащитную полосу разбрелись.
Лежат на поле тяпки час-другой, никто из посадки не выходит.
Тут на взмыленной паре комендант с переводчиком прикатил.
- Was sol das bedeuten? - спрашивает он переводчика, - скажи, мол, что случилось?.
Тот окликнул девушек, порасспросил и передал своему шефу:
- Keine gramm meher! Deutschland haben wenig Salz.
Unsere Fiirer muss sparen! - залаял комендант.
- Так что, девка, давай работа, - переводил рыжий верзила в немецкой форме без погон. - Герр комендант больше соли дать не может. Наш фюрер должен экономить соль.
- Хай ваш фюрер на себе экономит!.. Сахарку захотел, а
соль под зад свой спрятал!.. На наших желудках хочет войну выиграть!.. - шумели девушки.
- Schnell zum Arbeit! Sonst alles werden mit Peitsche bes-trafen!… - Сейчас же работа! Иначе каждый девка получать двадцать пять плетка по гола зад, - перегавкивал рыжий.
Девушки притихли, да так ни одна из посадки и не вышла. Тут комендант опять что-то залаял, пистолет вынул и выстрелил наугад в посадку. Там только завизжали, и густой, колючий, словно проволочное заграждение, серебристый лох в секунду скрыл от глаз коменданта разноцветные блузки и косынки.
Укатил комендант, а через час человек двадцать полицаев на вершнях… Только ни в лесопосадке, ни в бараке не нашли. И по домам одни старушки да детишки. А как комендант в бывшем детском саду на десять замков закрылся и на покой отошел, народ, кто откуда, на усадьбу собираться стал. Тут и мы за солью к ним.
Позвали мы с собой пять комсомольцев ихних, сделали что надо и ушли. А утром с полсотни эсэсовцев с собаками на машинах в совхоз примчались. Кого в домах успели захватить, пинками да прикладами на площадку согнали, пулемет навели, два фрица виселицу наспех сколачивают, другие на дверях замки сшибают и все вверх дном в домах… Только не нашли, что хотели. А уезжать ни с чем, видать, охоты нету.
Тут офицер ихний переводчику что-то наказал, а тот к людям:
- Ночью,-говорит,- из склада всю соль закрали… Виновных мы найдем, конечно, только пан офицер надеется, что сами скажете. Кто скажет - десять кило в награду, а вору - вот туда… - и в сторону виселицы рукой махнул.
- Я бачив, как мешки через чердак носили, - вышел тут наш знакомый старик.
У офицера рожа хочет улыбку сделать, да так и не вышло - улыбки-то. От злости дрожит, старика торопит:
- Кто носил?!.
- А кто их знает? Ночью. Темно… Да и не пускали близко. С такими же пулеметами, и автоматы немецкие. Только говорили по-нашему. Стало быть, партизаны, кому же больше… Человек сто было…