Приключение века

ТЕТРАДЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ТЕРЯТЬ НЕОБЕЩАННОЕ

Второе пришествие. Все для науки. Человек-альбом.

Серп Иванович не сдается. Кстати, о проездном.

Плач в ночи. Сируш, трехпалый и мокеле-мбембе.

Как стать миллионером. "Воздух". Удар судьбы.

Ветры, дующие с прибрежных гор, бывают настолько

сильными, что на всей водной поверхности залива образуется

толчея, воздух насыщается влагой, а видимость ухудшается.

Поэтому входить в залив Львиная Пасть при свежих ветрах с

берега не рекомендуется. Летом такие ветры наблюдаются

здесь после того, как густой туман, покрывавший ранее

вершины гор, опустится к их подножью. Если вершины гор,

окаймляющих залив, не покрыты туманом, можно предполагать,

что будет тихая погода.

Лоция Охотского моря.

Загнав Сказкина в пещеру, Краббен не ушел - за мрачным горбатым кекуром слышалась возня, тяжелые шумные всплески.

Нервно зевнув, Серп Иванович перевернулся на живот. Выцветший тельник задрался, и на задубевшей коже Сказкина обнажилось таинственное лиловое имя - _Л_и_л_я_. Вязь сложного рисунка терялась под тельником: какие-то хвосты, ласты - Сказкина душили неизвестные гады.

- Туман будет, - зевнул Сказкин.

Гребень кальдеры заметно курился. Дымка, белесоватая, нежная, на глазах уплотнялась, темнела, собиралась в плотные и плоские диски.

- Скорей бы...

- Почему?

А ты погляди вниз!

Серп Иванович поглядел и ужаснулся:

- Какой большой!

- Уж такой! - кивнул я не без гордости.

То уходя в глубину, то вырываясь на дневную поверхность, Краббен, гоня перед собой бурун, шел к Камню-Льву. Солнце било в глаза, и я видел Краббена лишь в целом - огромное черное тело, буравящее воду. На ходу голова Краббена раскачивалась, как тюльпан. Он как бы кивал: я ненадолго, я сейчас вернусь! На всякий случай я так и предупредил Сказкина:

- Сейчас он вернется.

- Еще чего! Пусть плывет!

- Молчи! - приказал я. - И глаз с него не спускай. Замечай каждую мелочь: как он голову держит, как работает ластами, какая у него фигура...

- Да они все там одинаковые... - туманно заметил Сказкин.

Я промолчал. Краббен входил в крутой разворот.

- А нам за него заплатят? - спросил Сказкин.

- А ты его в руках удержишь?

- Упаси господи! - ужаснулся Сказкин и возликовал: - Уходит!

- Как уходит? - испугался я.

- А так! Своим ходом! Не козел ведь, не на веревке!

Теперь и я увидел: Краббен уходит.

Подняв над водой гибкую шею, он выходил уже на траверз Камня-Льва. Ищи его потом в океане.

Я был в отчаянии.

Обрушивая камни, осыпая песок, я с рюкзаком, Серп с "тозовкой", мы скатились по осыпи на берег. Никогда этот замкнутый, залитый светом цирк не казался таким пустым и безжизненным. Камни, вода, изуродованная сельдяная акула...

- Да брось, начальник! - удивился моему отчаянию Сказкин. - Ты же видел его! Чего еще надо?

- "Видел" - не документ. "Видел" - не доказательство. Чем я докажу свое "видел"?

- Акт составь! - еще больше удивился Серп. - Я сам твой акт подпишу, и Агафоша подпишет, он, если ему оставить старые сапоги, все подпишет!

Я отвернулся.

На борту корвета "Дедалус", когда он встретился в Атлантике с Морским Змеем, было почти сто человек. Ни одному из них не поверили. Кто же поверит акту, подписанному бывшим конюхом Сказкиным и островным сиротой Агафоном?

- Да что он, последний, что ли? - утешал меня Серп. - Один ушел, другой придет. Это как в любви, начальник. Плодятся же они где-то! Сказкин весело покрутил головой: - Я вот в Бомбее как-то...

- Оставь!

- Да ладно... Я ведь к тому, что на Краббене твоем свет клином не сошелся... В мире и без него хватает тайн... Видишь, раковина лежит... Может, она тоже никому неизвестная, а?..

Раковина, которую Сказкин поднял, ничем не отличалась от других тривиальная гастропода, но Серп Иванович уверял, Серп Иванович настаивал:

- Ты вот проверь, проверь! Вдруг она никем не открыта? И ведь главное - никогда не укусит!

Сказкин широко, счастливо зевнул. И волны к ногам Сказкина катились сонные, ленивые, протяжные, как зевки, - океан только-только проснулся.

- Нам еще на обрыв лезть... - вздохнул Сказкин.

Он нагнулся, подбирая очередную раковину, и тельник на его спине вновь задрался, обнажив широкую полосу незагорелой кожи. И там, на этой незагорелой коже я увидел не только то, лиловое имя!..

- Снимай! - приказал я.

- Ты что, начальник! - опешил Серп Иванович. - Комиссию прохожу, что ли?

- Снимай!

Было в моем голосе нечто такое, что Сказкин послушался.

Не спина у него была, а лист из альбома!

Человек-альбом!

Хорошо, если Никисор, Сказкин-младший, ходил с Серпом в баню лишь в малолетстве; незачем маленькому мальчику видеть таких распутных гидр, дерущихся из-за утопающего красавца, незачем маленькому мальчику видеть таких непристойных русалок, сцепившихся из-за бородатого моряка!..

Но не это было главным!