И главное: Цыпа не просто громко орал, он был злобен, и не просто злобен, а чудовищен. Настоящее чудовище на двух тощих ножках. Уж насколько я был выбит из колеи переездом в новый дом, но Цыпа далеко меня в этом превзошел. Чаще всего он категорически отказывался ночевать в своем новом домике, как ночевал раньше в гараже у Пэм. Вместо этого он старался скорчиться на крыльце, в самом уголке, где его защищал навес и утешала близость к стае – к Пэм и девочкам. Стоя в кухне, я часто слышал, как Пэм, выйдя в уже темный двор, брала его на руки, баюкала и относила на груду одеял, которые выстилали высокую полку в его персональном домике, приговаривая при этом: «Бу, я хочу, чтобы ты привык здесь. Хочу, чтобы тебе стало спокойно. Ты такой славный петушок, не годится так огорчаться». Он ворковал в ответ, будто понимал все, что она говорила, и собирался отнестись к этому с должным уважением, но на следующий день снова принимался немилосердно орать во все горло.
Насколько я мог понять, во всех своих неприятностях, до последней крохи, Цыпа винил меня, и от него не укрылось, что я тоже виню его в своих бедах. Он люто меня ненавидел и не понимал, что я такое. Если он по-прежнему живет на Сомилл-лейн и остается вожаком стаи (каковым сам себя назначил), то что же здесь делаю я? Для чего нужен я? Порой, когда девочки заявляли, что это «мамин дом» и шли спать, не сказав даже «спокойной ночи», я и сам задавался этим вопросом.
Цыпа вел себя все так же воинственно. Целыми днями он бродил, как тень, то у парадной двери, то у черного хода, покрывая крыльцо и веранду большими черно-белыми пятнами, что никого, кроме меня, не волновало. А стоило мне прийти домой или же собраться уходить, он тут же начинал охоту, и я был вынужден ходить по собственному подворью со свернутой в трубочку газетой в заднем кармане, а чаще – непосредственно в руках. Читатели любят «Глоуб» за многие ее достоинства, но вот оружием для защиты от комнатного петуха она послужила, вероятно, впервые в своей истории. Цыпа бросался на меня, я отбивался газетой. Он отступал, не столько напуганный, сколько довольный состоявшейся схваткой, потом бросался снова. Хлопок. Отскок. В какой-то момент он обычно летел вверх тормашками, тем самым давая мне возможность добежать до двери. Спеша к свободе, я оглядывался по сторонам, и какой-нибудь водитель проезжающей мимо машины непременно притормаживал у самого дома, чтобы с почтительным восторгом поглазеть от начала до конца на поединок «Человек против Цыпленка».
Конечно, мне и раньше доводилось бывать в пригородных ресторанах, однако впервые я пришел в ресторан как полноправный гражданин пригорода. Было это поздним вечером в пятницу. То есть поздним в понимании жителей пригородов – около восьми вечера. Мы еще и недели не прожили в своем новом доме. Девочки отправились на выходные к своему отцу. Мы с Пэм предельно устали и пошли в это заведение, которым восхищались многие знакомые, утверждая, что оно не уступает любому хорошему мясному ресторану в Бостоне. Первое, что бросилось мне в глаза, – за столиками не было ни единого человека моложе сорока. Ни единого. Такое впечатление, что здесь увеличили возрастной ценз на покупку спиртного лет на двадцать. После жаркого летнего дня наступил теплый вечер, поэтому почти все табуреты у бара были заняты мужчинами в безрукавках и шортах, прямо с поля для гольфа – хотя некоторые сидели здесь, видно, уже давненько. Два бармена среднего возраста обращались по имени практически к каждому.
Администратор встретила нас с исключительным равнодушием и сообщила, что мы можем сесть возле бара. Мы заняли единственный свободный столик у самой стойки. Впервые за долгое время нам представился случай спокойно побеседовать друг с другом, когда никто не мешал и не отвлекал. Я заметил темные круги под прекрасными глазами Пэм – несомненно, у меня были такие же круги, только вот глаза далеко не такие прекрасные. Мы оба действительно очень утомились.
– Мы что же, должны заказывать все прямо в баре? – удивился я, когда спустя десять минут к нам так никто и не подошел.
– Кто-нибудь да подойдет, – ответила Пэм, зевая.
По правде говоря, мимо проходило немало людей: официанты, официантки, уборщики посуды, администратор и даже, кажется, сам управляющий – целый Комитет начальников штабов[52]. Все они проходили совсем рядом, но избегали смотреть в нашу сторону. Пару раз я попытался привлечь их внимание взмахом руки, но они смотрели куда-то мимо. Бросив взгляд за стойку бара, я увидел, что оба бармена оживленно беседуют с завсегдатаями, снова и снова наполняя их бокалы прежде, чем те успевают сделать новый заказ, и подавая бифштексы, сдобренные всевозможными подливками.
Мы с Пэм поговорили о Цыпе. Обсудили, как хорош и красив наш дом – просторный, новенький, да и девочкам понравился сразу.
– Извините, сэр, – обратился я к официанту, который проходил мимо.