Приятель

Уолтер во многом был противоположностью Бейкеру – крупный, красивый, но безмозглый – этакий Зуландер[54] собачьего мира. Он ни к чему не стремился, кроме постоянной ласки, которой домогался очень настойчиво. Ластился к случайным прохожим и томно стонал, когда его гладили. Ему нравились абсолютно все. Меня же он – уж не знаю, по какой причине – просто обожал, то есть постоянно путался под ногами или громко сопел, когда я пытался читать или писать.

Добавьте к перечисленному выше двух кроликов, которые жили в большой клетке на кухне, – они там непрестанно возились, поднимая страшный шум, и радостно хватали все съестное, что так или иначе к ним попадало. Девочки время от времени вынимали кроликов из клетки, чтобы подержать на руках и погладить, и тогда один из них, а то и оба неизбежно вырывались на свободу. Начиналась срочная операция по обнаружению и спасению – в последнем нуждались электрические и телефонные провода, которые были бы непременно перегрызены. Где-то еще в доме, как я понимаю, находились две лягушки.

И вот в этот перенаселенный мир Абигейл хотела добавить котенка. Все равно что сказать, будто в «Семейке Брэди»[55] было бы куда веселее, если бы режиссер добавил туда еще нескольких детей.

– Но дело в том, – возразила Абигейл, на удивление веселая и вовсе не обескураженная моим отказом, – что ты сам говорил: нам можно завести котенка.

Ну, это я уже слышал. Подобными выдумками я и сам пользовался не раз и не два.

– Я никогда не говорил, что можно завести котенка, – произнес я преувеличенно строго. – Наверное, я сказал: «Нам не хватает здесь только чертенка».

Абигейл, все также сияя, решительно затрясла головой. Что-то в ее поведении меня беспокоило, что-то такое, чего я не мог точно выразить. Возможно, та уверенность, с которой она держалась, несмотря на все мои возражения. Возможно, и то, что в свои девять лет она имела коэффициент умственного развития на пятьдесят баллов выше, чем у меня. А может, и то, что я начинал смутно припоминать какое-то обещание насчет котенка, довольно неудачно вырвавшееся у меня много месяцев тому назад. Нечто, чего я не мог точно сформулировать.

А возможно, меня беспокоило то, что Абигейл держала что-то в руке и не хотела мне показать – до поры до времени.

– Ты говорил, – настаивала Абигейл. – И даже написал. – Она протянула мне лист бумаги формата А4, в верхней части которого было написано: «Предъявителю сего дано право на одну кошку по своему выбору и в то время, которое предъявитель сочтет уместным». Под этой надписью было нарисовано нечто непонятное – я полагаю, кошка – такая, какой ее может изобразить дошкольник, впервые взявший в руки набор цветных карандашей. Под рисунком было написано: «Срок действия настоящего удостоверения истекает, когда предъявитель окончит старшую школу».

А еще ниже стояла подпись – весьма неразборчивая закорючка, похожая на каракули сумасшедшего, но я узнал ее мгновенно.

Моя.

Ч-черт!

Я посмотрел на Пэм, которая наблюдала всю сцену от начала до конца, не говоря ни слова, но с выражением явного удовольствия на лице. Она ласково улыбнулась мне, и в этой улыбке читалось сочувствие – отчасти. По некоторым разговорам, которые мы вели прежде, я имел основания подозревать, что она играет за команду противника. Сама-то она была уверена, что чем больше зверей, тем лучше, и это ее убеждение я постоянно испытывал на своей шкуре.

Я изучал поданный Абигейл листок с тем же вниманием, с каким человек, подозреваемый в распространении наркотиков, изучает у дверей своей квартиры предъявленный ему ордер на обыск. Несомненно, мне должно было хватить ума вставить туда какой-нибудь пункт, позволяющий избежать выполнения обещания, – так, пустячок, благодаря которому дело можно отложить в долгий ящик. Мне смутно вспоминалось, что на восьмой день рождения Абигейл я в отчаянии обратился к Пэм и спросил, что можно подарить ребенку, у которого есть буквально все: куклы, каких только можно себе вообразить, всевозможные игрушки, наборы для рисования и рукоделия, которых должно хватить по меньшей мере на целый год непрекращающихся дождей.

– Ну, вообще-то ей очень хочется котенка, – сказала мне тогда Пэм.