Приговор приведен в исполнение...

— Йе!.. Правильна. Слова тырудный. Мы все готовили. Соколовский говорит: «Давай чердак лазить будим». Я удивился савсем: «Зачем чердак? Там кто есть? Прыскать-мрыскать зачем?» Соколовский не слушает. Хоп, полезли. Лезим. Диверь заколочена. Тагда мне тоже интересно стало. Я немеский штык в щель совал, зыря, согнул штык. Крепки диверь. Соколовский лом тогда таскал. Все разломал... Палван совсем, почти как Иескин-бола...

По комнате прокатился смешок. Уж очень смешно сказал Коканбаев об Ескине. «Бола» означает ребенок. А этот «бола» запросто подковы гнет!

Пригодинский в самом приятном расположении духа зашел в свой кабинет. Крошков остался разбираться с картотекой. На душе у Александра Степановича было легко, радостно. Давно он не испытывал такого состояния.

«Надо бы Цирулю сообщить о находке», — подумал Пригодинский и потянулся к трубке.

Именно в этот момент телефон зашелся в звонках. Александр Степанович снял трубку.

— Фоменко говорит, — услышал он. — Бери, дорогой, ноги в руки — и в ЧК!

Загадочные убийства

На столе Фоменко распласталась масштабная карта города Ташкента, пригородов. Над ней согнулись Цируль и председатель ТуркЧК. Угол улиц Романовской и Саперной на карте был обведен синим кружком.

Пригодинский сразу понял, о чем тут думают. Здесь совершено нападение на военный конвой. В результате перестрелки двое убиты...

— Арестованные, — начал Фоменко, — которых конвой сопровождал с гауптвахты в крепость, оказались бывшими офицерами: прапорщик Романов, подпоручик Рустенко и поручик Шабаев. В учебной команде 2-го Советского полка числились рядовыми под другими фамилиями. Рядовой Глечиков совершенно случайно подслушал разговор этой троицы. О чем они говорили, Глечиков не понял, поскольку они толковали на неизвестном ему языке. Он заподозрил неладное и дал знать. Как выяснилось впоследствии, они говорили по-французски.

Председатель ТуркЧК расстегнул ворот гимнастерки и продолжал:

— За странной троицей установили наблюдение. Вскоре Романов был задержан в тот момент, когда пытался вывезти с территории части пять винтовок и две тысячи патронов под слоем мусора, наваленного в телегу. Тут же взяли Романова и его двух дружков. И это, по-моему, была изрядная ошибка. Следовало бы проследить, куда он эти винтовки отвезет. Но что поделаешь? Дело сделано. Сгоряча.

— Случайно вышло, — пояснил Цируль. — Часовой решил проверить телегу с мусором. Обнаружил винтовки, поднял тревогу.

— А я никого и не виню, — Фоменко загасил цигарку. — Меня другое беспокоит. Кто-то ведь сообщил участникам нападения на конвой время вывода арестованных с гауптвахты. И куда их поведут — тоже. А кто об этом знал?.. Я, начальник гауптвахты да еще командир полковой учебной команды Сарычев.

— Сарычев честный человек, большевик, — заметил Цируль.

— Знаю. Но вот незадача, товарищи! Сарычев исчез.

— Как — исчез?!

— Пропал. Оставил на своем письменном столе вот такую записку, — Фоменко вынул из нагрудного кармана бумажный листок. — Полюбуйтесь... Вот что он написал: «Долой большевиков! Да здравствует свободная пресса!»

— Не может быть! — воскликнул Цируль.

— Чепуха какая-то, — развел руками Пригодинский.

— Факт налицо, — тихо произнес Фоменко, кладя записку Сарычева на стол. — Хотя, честно говоря, удивлен не меньше вашего. Сарычев, как мы выяснили, всю мировую войну прошел в рядах Первого Туркестанского стрелкового полка. В семнадцатом году избран председателем полкового комитета. С фронта вместе с полком вернулся в Ташкент, добровольно вступил в Красную Армию.

— Он ведь, кажется, большевик? — спросил Пригодинский.

— Да. О нем говорят как о человеке, преданном Советской власти. Совершенно непонятная история.

— Игнат Порфирьевич, а точно ли установлено, что записка написана рукой Сарычева?

— Кто же это может установить? Экспертов у нас нет. Судим по факту.

Задал вопрос и Цируль:

— Что говорят офицеры, которых пытались освободить злоумышленники?

— Ничего любопытного. Скрывали свое офицерское прошлое из боязни подвергнуться репрессиям. Один из этой троицы — Романов — убит во время перестрелки, так что теперь не узнаешь у него, кому он пытался вывезти из части винтовки. Допрашивал я и одного из участников нападения на конвой, штаб-ротмистра Лбова. Вид у него подавленный. Объясняет: «Да, был офицером. В красноармейцы пошел добровольно. Служил честно. Участвовал в нападении на конвой по пьянке. Сказали: надо помочь хорошим людям, страдают без вины. Лично я не стрелял. Можете проверить мой наган». И в самом деле не стрелял, в стволе не обнаружено порохового нагара. Опознал Лбов и одного убитого из числа нападавших на конвой. Пояснил: этот не офицер. Какой-то тип по кличке «Добряк». Судя по всему, из уголовников. С остальными участниками нападения не знаком. Встретились случайно.

— Осипов знает о чрезвычайном происшествии в учебной команде? — поинтересовался Цируль.

— Знает. Возмущен до крайности. Рвался с маузером в руке в команду. Еле удержал.

Наступила тишина. Все обдумывали странное происшествие. Пригодинский, наконец, нарушил молчание: