Приговор приведен в исполнение...

— Нет, что вы... Просто странно показалось. Да и песенка совсем уже не наша, не большевистская. Под гитару кто-то не пел, а вроде декламировал:

Ваши пальцы пахнут ладаном
И в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо вам,
Ничего теперь не жаль!..

— Ну и... — спросил Пригодинский, с радостью ощущая, что озноб, кажется, проходит.

— Яснее ясного — гуляют бывшие офицеры, может, и контры какие. Ну, мы с Беккудиевым стоим за карагачем, наблюдаем. Через некоторое время видим: из двора того дома выходят трое мужчин. Одеты непонятно как: военные — не военные... И еще две женщины, одна из них — наша подопечная Мария!.. Совсем интересно стало. На ловца, как говорится, и зверь бежит.

— Любопытно. Что дальше?

— Они постояли на углу, поговорили вполголоса, посмеялись. Другая женщина, не Мария, приглашала одного из мужчин к себе. Однако он отказался, сославшись на неотложные дела. Женщина обиделась, позвала Марию, и они уехали на извозчике...

— Удивляюсь я ташкентским извозчикам, — перебил Пригодинский. — Ездят по ночам, не боятся.

— Боятся, Александр Степанович. Но что делать? По ночам у них самые хорошие заработки. Да и не очень трогают их бандиты. Извозчики ведь и бандитов возят.

— Дальше рассказывай.

— Женщины уехали в сторону Саларского моста. Немного погодя и мужчины отправились в ту же сторону. Отошли недалеко, шагов триста. Но видеть их мы, разумеется, в темноте не могли... Вдруг раздались выстрелы... Один, другой... Мы бросились на выстрелы и увидели убитого, из этой компании. Двое из троицы исчезли. Подбежал патруль. Мы оставили патруль возле тела, а сами побежали в сторону моста. Может, и настигли бы убийцу, да тут раздался женский вопль. Ринулись на помощь... Это бандиты напали на Нефедову из исполкома, возвращавшуюся домой с дежурства. Началась перестрелка. Беккудиев уложил одного, второго я взял... В журнале происшествий все записано...

— Так... — Пригодинский, оставленный в покое приступом малярии, ощутил полет мысли. — Это не страшно, что исчезнувшие двое неизвестных не оставили нам своих адресов. Во-первых, есть дом, где они гуляли и пели. Во-вторых, наша Мария была в их компании. Должна же она знать, с кем проводила время?

— Так точно. В этом смысле я и написал докладную на ваше имя. Передал Самсону Артемьевичу. И еще указал, что знаю извозчика, который повез женщин. Хоть и темно было, а узнал. Лошадь приметная. Мой почти сосед. Я в Сухаревском тупике квартирую, а он на Кашгарской. Зовут его Федором Алексеевичем, если не ошибаюсь.

— Ты, я вижу, совсем молодчина, — похвалил Пригодинский агента. — Спешить, однако, не станем. Мертвого не оживишь. Понаблюдаем за домом, из которого вышли гуляки, за Марией. Если уж брать банду, то не одного убийцу, а всю свору целиком... Ну, а задержанный тобою?... Кто таков?

— Отпетый негодяй. Бывший поручик, скрывался от регистрации, жил на нелегальном положении. Фамилия его Франк... Мы тут прикинули, вроде за ним ничего другого, кроме уклонения от регистрации офицеров, не водится. Но физиономия!.. Растленный тип. Его Крошков допрашивал.

— Франк, говоришь? — оживился начальник уголовного розыска. — Позови, пожалуйста, Крошкова. Он мне как-то рассказывал об одном преступнике... Фамилия, помнится, похожа.

Вошел Крошков с папкой протоколов допросов.

— Простите, Алексансаныч, что оторвал от дел, — поднялся навстречу Пригодинский, — вы как-то рассказывали мне о некоем Франке.

Крошков поправил пальцами благородные свои усы, улыбнулся.

— Странное совпадение. Вам почему-то пришел на ум субъект по фамилии Франк. Точнее — фон Франк Евгений Робертович. Бывший поручик. Полчаса назад я закончил допрос этого махрового уголовника.

— Соколовский говорит, что за ним ничего особенного не числится. Скрывался от регистрации. Да еще Нефедову пытался не то ограбить, не то еще что.

— Это тот самый фон Франк, — значительно произнес Крошков, — который двадцать первого мая пятнадцатого года на Жуковской улице зарубил вдову генерала Уссаковского. Не лишне будет добавить — зарубил шашкой собственную тещу, генеральшу Уссаковскую!

Пригодинский присвистнул.

— Теперь вспоминаю ваш рассказ. У него с тещей были какие-то личные счеты.

— Генеральша, видя преступные наклонности зятя, не желала, чтобы он состоял с нею в родстве. Поручик фон Франк по пьяному делу и изрубил ее в лапшу. Зверское было убийство. Душегуба приговорили к арестантским ротам. Но во времена Керенского выпустили на свободу.

— Как же это он сразу... Раскололся? Обычно такие субчики темнят, хитрят, изворачиваются.

Крошков поправил на носу очки, молвил:

— Он и пытался темнить. Но я ему без околичностей заявил: «Фон Франк, вы никакой не поручик. Вас разжаловали. Я лично присутствовал на заседании Военно-окружного суда. Вы зверски убили свою тещу, не так ли?.. Стоит ли запираться? Сознайтесь лучше и тем самым облегчите свою участь. Может быть, вас и не расстреляют, хотя я лично полагаю, что вас надобно четвертовать».

— И он сник?