— Конечно, сэр, я бы и сегодня его не пустила, но он так просился. Пойдем, Джон, снимай скорей пальтишко. Боже мой, мальчик, куда ты дел носовой платок?
Тони ушел в библиотеку, сидел там в одиночестве перед огнем.
«Двое взрослых тридцатилетних мужчин, — думал он, — вели себя словно кадеты, вырвавшиеся на вечерок из Сандхерста[13], — перепились, обрывали телефон, плясали с проститутками в „Старушке Сотняге“. И Бренда после этого была еще со мной так мила — вот что горше всего».
Он немного вздремнул, потом поднялся к себе переодеться.
За обедом он сказал:
— Эмброуз, впредь, когда я буду обедать один, накрывайте мне в библиотеке.
Потом сел с книжкой перед огнем, но читать не мог. В десять часов, перед тем как пойти наверх, он раскидал дрова в камине, закрыл окна и выключил свет. Этой ночью он спал в пустой спальне Бренды.
II
Так прошла среда; в четверг Тони воспрянул. Утром он пошел на заседание совета графства. Днем заглянул на ферму и поговорил о новой модели трактора с управляющим. А потом уже можно было повторять: «Завтра в это же время Бренда и Джок будут здесь». Обедал он перед камином в библиотеке. Диету он забросил много недель назад. («Эмброуз, когда я один, мне не нужен полный обед. В будущем готовьте для меня только два блюда».) Он просмотрел счета, которые оставил ему управляющий, и лег спать со словами: «Когда я проснусь, уже будет пятница».
Однако наутро пришла телеграмма от Джока: «Приехать не могу, должен быть избирателей, если через две недели».
Тони ответил телеграммой: «Восторге любое время всегда дома».
«Наверное, помирился со своей девицей», — решил Тони.
Пришла и записка от Бренды, нацарапанная карандашом:
В пятницу Тони не знал, чем заполнить время. С письмами он покончил к десяти. Пошел на ферму, но и там ему нечего было делать. Обязанности, прежде казавшиеся столь многочисленными и разнообразными, теперь занимали ничтожную часть дня; он сам не сознавал, как много времени, бывало, проводил с Брендой. Он посмотрел, как Джон катается по загону. Мальчик явно затаил на него обиду после ссоры в среду; когда Тони зааплодировал удачному прыжку, Джон сказал:
— Он еще не так может. — И чуть погодя: — А когда мама приедет?
— Только завтра.
— А.
— Мне сегодня утром надо съездить в Литл-Бейтон. Хочешь поехать со мной? Может, нам удастся посмотреть псарню.
Джон уже много недель приставал, чтобы его туда взяли.
— Нет, спасибо, — сказал он. — Я хочу закончить картину.
— Ты можешь закончить ее и потом.
— А я хочу сегодня.
Когда Тони ушел, Бен сказал:
— Ты чего это взъелся на папашу? Ты ведь никому проходу не давал — с самого Рождества клянчил, чтоб тебя взяли на псарню.
— А ну его, — сказал Джон.
— Ах ты, пащенок, слыханное ли дело об отце так говорить?
— А ты при мне не смеешь говорить «пащенок», мне няня сказала.
Итак, Тони отправился в Литл-Бейтон один, ему нужно было обсудить кое-какие дела с полковником Бринком. Он надеялся, что Бринки оставят его у себя, но полковник с женой были званы на чай к соседям, и в сумерках он вернулся в Хеттон.
В парке лежал легкий туман по грудь; серые очертания башен и зубчатых стен расплывались в воздухе; истопник спускал флаг на главной башне.
— Бренда, страдалица моя, какая чудовищная комната, — сказала миссис Бивер.
— Мы ею почти не пользуемся, — холодно сказал Тони.