Пригоршня праха. Мерзкая плоть. Упадок и разрушение

— Со священником — та же история. Христианин, называется! Видение привело меня сюда: мне явился Ангел, объятый пламенем и в огненной короне. И рек Ангел: «Иди и рази беспощадно. Ибо близится царство Божие». Сейчас я тебе все объясню. Я не какой-нибудь там плотник, я столяр. Вернее сказать, был столяром. Был да сплыл. — Рыжий говорил на удивительной помеси городского жаргона и церковного языка. — Прибираюсь я как-то раз в мастерской перед закрытием, и тут входит Ангел Божий. Сперва я его не признал. «Еще, — говорю, — пять минут, и вы бы меня не застали. Что угодно?» И тут объял его огнь, и огненное кольцо засияло над его головой. Слово в слово, как я тебе говорил. И тогда он открыл мне, что отметил Господь своих избранников и что грядут дни скорби. И возгласил: «Иди и рази беспощадно!» До этого я неважно спал. На меня нашло сомнение — спасу я свою душу или нет. Всю следующую ночь я думал о том, что сказал мне Ангел. Сперва смысл его речей был темен для меня, все равно как для тебя. Но потом меня озарило: недостоин есмь, но на меня указует перст Божий! — воскликнул столяр. — Я — меч Израиля. Я — лев гнева Господня.

— Вы что, кого-нибудь убили? — спросил Поль.

— Недостойной рукой сразил я филистимлянина. Именем Господня воинства я размозжил ему башку. Я поступил так во имя знаменья Израилева — и вот заточен в плену египетском, и через благодать познал страдание. Но Господь направит меня в назначенный час. Горе тогда филистимлянину! Горе необрезанному! Лучше бы привязали жернов к вые его и бросили в пучину вод!

Надзиратель зазвонил в колокол.

— Эй, вы, там! — заорал он.

* * *

— Жалобы имеются? — спросил сэр Уилфред на очередном обходе.

— Да, сэр, — отвечал Поль.

Начальник пристально вгляделся в него.

— Позвольте, да ведь это вы у меня на особом режиме!

— Да, сэр.

— В таком случае жаловаться просто нелепо. В чем там у вас дело?

— Я полагаю, сэр, что человек, с которым меня водят на прогулки, — опасный маньяк.

— Жалобы одного заключенного на другого рассматриваются, только если их подтвердит надзиратель или два других заключенных, — вмешался главный надзиратель.

— Совершенно справедливо, — кивнул сэр Уилфред. — Ваша жалоба — верх нелепости. И вообще, преступление есть форма безумия. Я лично подбирал вам спутника для прогулок и выбрал самого лучшего. Больше я об этом и слышать не желаю.

В тот день Полю предстояло провести в тюремном дворе еще более беспокойные полчаса.

— Мне явилось новое видение, — сообщил кровожадный мистик. — Не знаю пока, что оно предвещает, но истина мне еще откроется.

— Красивое было видение? — осведомился Поль.

— Нет слов, чтобы передать его великолепие! Все вокруг стало алым и влажным, как кровь. Тюрьма, казалось, сверкала рубиновым блеском, а надзиратели и заключенные ползали туда-сюда, как малюсенькие божьи коровки. Но тут я увидел, что рубиновые стены становятся мягкими и сочатся, как огромная губка, пропитанная вином. Капли стекали вниз и таяли в бескрайнем алом озере… Тут я проснулся. Не знаю пока, что это значит, но чувствую, что Господень меч висит над этим узилищем. Кстати, вам не приходило в голову, что наша тюрьма встроена в пасть Зверя? Порой мне видится бесконечный багровый туннель, подобный звериной глотке, по которому бегут человечки — иногда по одному, а бывает, что и целыми толпами. Дыхание же Зверя подобно пышущей печи. Думали вы над этим?

— Боюсь, что нет, — ответил Поль. — Какую книжку вам выдали в библиотеке?

— «Тайну леди Альмины», — вздохнул лев гнева Господня. — Розовые слюни, к тому же несовременно. Но нет, я читаю Библию. Там убивают на каждой странице.

— Господи, да вы только и думаете что об убийствах!

— Еще бы, ведь это мое предназначение, — скромно ответил рыжий.

* * *

Ежедневно (кроме воскресений), в десять часов утра сэр Уилфред Лукас-Докери чувствовал себя Соломоном. В это время он вершил суд над нарушителями дисциплины, заключенными, которые попали в поле его зрения. Его предшественник, полковник Мак-Аккер, выносил приговоры в неуклонном соответствии с духом и буквой Правил внутреннего распорядка для тюрем правительства ее величества, исполняя механическое правосудие подобно игральному автомату: в одну щель опускался проступок, из другой — выскакивало наказание. Не так поступал сэр Уилфред Лукас-Докери. Он и сам чувствовал, что никогда не работал его ум острее и изобретательнее, никогда не были его обширные познания полезнее, чем на этом скромном судилище, где вершилась высшая справедливость. «Неизвестно, чего от него ждать!» — жаловались в один голос надзиратели и арестанты.

— Истинная справедливость, — говаривал сэр Уилфред, — это умение подойти к любому вопросу как к головоломке.

Пробыв на своем посту несколько месяцев, он не без тщеславия отмечал, что к нему обращаются все реже и реже.

Однажды утром, вскоре после того как сэр Уилфред взялся за перевоспитание Поля, перед начальником тюрьмы предстал рыжий детина.

— Господи боже мой! — воскликнул сэр Уилфред. — Да ведь этот человек на особом режиме! Что он тут делает?