Пригоршня праха. Мерзкая плоть. Упадок и разрушение

Сэр Уилфред Лукас-Докери ни по природе своей, ни по образованию не был предназначен на пост начальника тюрьмы. Этим назначением он был обязан лейбористскому министру внутренних дел, которого потряс составленный сэром Уилфредом меморандум касательно науки о тюрьмах, приложенный к докладу о борьбе с лицами, уклоняющимися от несения воинской службы. До того времени сэр Уилфред возглавлял кафедру социологии в Мидлендском университете, и только самые близкие его друзья и избранные, любимейшие ученики знали, что за личиной чудаковатого профессора сэр Уилфред скрывает пылкое желание послужить своему поколению на политической арене. Дважды он выдвигал свою кандидатуру в парламент, но с такой робостью, что на него почти не обратили внимания. Полковник Мак-Аккер, его предшественник на тюремном посту, ветеран многочисленных безымянных войн на афганской границе, сказал сэру Уилфреду, когда выходил в отставку: «Счастливо оставаться, сэр Уилфред! Хочу только дать вам один совет. Не беспокойтесь за надзирателей и арестантов. Плюйте на ваших непосредственных подчиненных — а они с легкой душой плюнут на своих. Если при вас тюрьма станет достаточно поганым местом, люди постараются вам не попадаться. Я всегда держался этого правила и горжусь собой» (это правило вскоре стало известно решительно всем, кто повстречался с полковником на челтенхемских минеральных водах).

Однако сэр Уилфред придерживался иного мнения.

— Поймите, — втолковывал он Полю, — что моя цель — личный контакт с каждым, за кого я несу ответственность. Вы должны гордиться своей тюрьмой и своим трудом. Мне нравится, когда заключенные, по мере возможности, не бросают здесь той профессии, которую избрали в цивилизованном мире. Надзиратель, чем раньше занимался этот человек?

— Торговал живым товаром, сэр.

— Гм. Так. Боюсь, что здесь вам не развернуться. Еще чем занимались?

— Я чуть было не стал священником, — ответил Поль.

— Что вы говорите?! Если со временем у нас наберется несколько человек с такими склонностями, мы откроем богословский семинар. Вы, конечно, уже познакомились с нашим священником. Это человек с широким взглядом на жизнь. Впрочем, мы только взялись за работу… Нас несколько ограничивают правительственные распоряжения. Первый месяц вам предстоит предписанное законом одиночное заключение. Потом мы найдем для вас работу по душе. Мы не допустим, чтобы ваша личность была попрана. Вам приходилось заниматься кожевенным ремеслом?

— Нет, сэр.

— Не беда! Мы направим вас в ремесленную мастерскую. Много лет назад я пришел к выводу, что любое преступление есть плод подавленного стремления к эстетическому самовыражению. Теперь наконец у нас есть возможность проверить это. Вы кто, экстраверт или интроверт?

— Точно не знаю, сэр.

— Точно этого никто не знает. Я все убеждаю министерство внутренних дел дать нам штатного психоаналитика. Кстати, вы читаете «Нью-Нейшн»? На этой неделе там напечатали довольно благосклонную статью о нашей тюрьме. Называется «Изыскания Лукаса-Докери». Я считаю, заключенным полезно об этом знать. Такие вещи воспитывают чувство локтя. Приведу вам маленький пример из нашей практики. Он, между прочим, и вас касается. Раньше смешивали преступления половые и связанные с проституцией. Я, однако, полагаю, что ваше преступление, в основе своей, направлено на обогащение, и потому соответствующим образом его классифицирую. Это, разумеется, не повлияет на условия вашей жизни в тюрьме (все мелочи тюремного заключения предусмотрены Правилами внутреннего распорядка), но только подумайте, как это скажется на статистике!

— Гуманизм! — воскликнул сэр Уилфред, когда Поля увели. — Вот в чем суть! Вы видели, как ожил этот человек, осознав, что он не безымянный раб, а участник великой статистической революции!

— Да, сэр, — согласился главный надзиратель. — Между прочим, сегодня было две попытки к самоубийству. Надо с ними построже, сэр. Вы велели дать в ремесленную мастерскую острые инструменты — а для них это все равно что красная тряпка для быка.

* * *