Видел я и японских гейш, этих, как мне объяснили, носительниц древних традиций и культуры. Их специально отбирают из числа юных невинных девушек и под руководством «мамы-сан» обучают всем любовным тонкостям. Гейша считается жрицей наслаждения и поэтому обязана сочетать плотское и духовное, для чисто телесных утех существуют другие профессионалки.
Для японцев секс никогда не был грехом, поскольку в массе своей они не слишком религиозны.
Помнится, стены чайного домика, где обитали гейши, были задрапированы шелком с вытканными на нем горами, ручьями, птицами. Пол же был устлан мягким ковром. По японскому обычаю, мы сняли ботинки и сели на пол. Я испугался, что от такого сиденья конечности мои скоро окаменеют и я останусь здесь навсегда. Но вежливость да и любопытство не позволили мне попросить стул и отказаться от угощения — сырой рыбы в соевом соусе.
Вошли девушки с овальными фарфоровыми личиками; на их кимоно, согласно сезону, красовались цветы персика и гладиолусы — символ весны. Лица и шеи гейш поражали аляповатым гримом: толстый слой мертвенно-белой пудры, карминно-красные губы, волосы цвета воронова крыла уложены в замысловатые пирамиды. Самая молодая из гейш запела колыбельную песню, аккомпанируя себе на японской гитаре.
Что-то искусственное чувствовалось в их изысканных манерах, низких поклонах, бесконечных любезностях. Признаться, мне была непонятна эта литургия, видимо призванная одарить гостя райским блаженством. Гейши не показались мне такими уж эфирными созданиями: под роскошными шелками угадывались короткие мускулистые ноги. Какая-то из них принялась внушать одному посетителю — восторженному американцу, — что она вовсе не мадам Баттерфляй и никого уже не ждет. Со временем она надеется получить место секретарши в крупной фирме, хотя не исключено, что надолго застрянет у «мамы-сан». Зарабатывает она хорошо, спит с кем хочет и играет на бирже.
От скуки я смотрел в окно на крохотный садик, где, казалось, было все, что душе угодно: ухоженные растения, аккуратно подстриженная трава, кусты чайных роз, ручеек, журчащий по отполированным камням, мягкий свет фонарей. Японцы умеют на клочке земли воссоздать целую вселенную. Внезапно по крыше застучал дождь, принесенный муссонами и прозвучавший живой нотой в этом тоскливом оцепенении.
Рядом со мной опустилась на пол гейша, словно сошедшая с гравюры Утамаро. Она, видимо, почувствовала мое настроение и хотела меня развлечь, но, к счастью, у нас не было общего языка.
Побывал я и в Индии, где в семи милях от Бомбея находится священный грот, к которому ведет длинная лестница. У входа возвышаются огромный каменный фаллос и статуи бога Шивы и его жены Парвати, символизирующие таинственную и вечную силу любви.
Мне вспомнились эротические миниатюры «Камасутры» — этого изящного кодекса супружеского счастья, созданного примерно пятнадцать веков назад. Идеальные пары, согласно «Камасутре», формируются в зависимости от природных данных: к примеру, мужчине-зайцу нечего делать с женщиной-слонихой.
В кодексе дается точное описание тридцати двух эротических поз, и каждая имеет свое наименование… После этого что можно еще узнать о сексе? (Как выразился мой приятель, скульптор Лучано Мингуцци, глядя на искусство этрусков: «Ну все как у нас!»)
И, наконец, Париж, пленительный Париж! Одно это слово пробуждает сладостные грезы, и ноздри щекочет аромат французских духов, как поется в оперетте Франца Легара «Ева».
И в самом деле, парижский волшебник Жан Пьер Герлэн изобретает духи, делающие женщину особенно соблазнительной. По его словам, духи должны не только вызывать приятные ощущения, но и подчеркивать личное обаяние их обладательницы.
Правда, у основателя фирмы мсье Жака этого и в мыслях не было; его первые духи назывались «Jardin de Mon Cure» («Сад священника») и тем самым как бы преграждали дорогу всяческим вожделениям. Однако со временем тяга к изысканному, экзотическому овладела им, и он стал заказывать этикетки Гаварни[2], а флаконы изготавливать из хрусталя «Баккара».
Названия нынешних духов говорят сами за себя: «Femme» («Женщина»), «Vertige» («Головокружение»), «Eau folle» («Вода безумия»), «Je reviens» («Я вернусь»), «Je, tu, il» («Я, ты, он»). С той же целью в Париже родились короткая стрижка, перманент, волосы, выкрашенные «перышками»; Коко Шанель ввела в моду костюм джерси, а в 1947 году Диор удлинил юбки; девушки нацепили беретики а-ля «Бонни и Клайд». Образ парижанки всегда ассоциируется с элегантностью, грацией, отсутствием предрассудков и оптимизмом.