Я с первого же взгляда узнал Доминика, поскольку дважды видел его – о чем ты, верно, позабыла, – когда он ждал тебя в берлине у дома Брижитт Русслен, а потом еще и позднее, на старом маяке. Доминик – преданный слуга, но его страх перед жандармами и хорошая взбучка, которую я ему устроил, сделали его таким послушным, что вся его преданность теперь в моем полном распоряжении. И он доказал это, послав тебе фальшивые отчеты и подготовив с моей помощью ловушку, в которую ты и угодила. Его интерес – десять тысяч франков, которые ты вынула из своего кармана и больше никогда не увидишь, потому что твой верный слуга вернулся в замок под мою защиту.
Вот как обстоят дела, моя славная Жозефина. Конечно, я мог бы избавить нас обоих от этой маленькой комедии, просто гостеприимно встретив тебя здесь и радостно пожав твою руку. Но мне хотелось посмотреть, оставаясь за кулисами, как ты проведешь эту операцию и как воспримешь известие об «убийстве» Клариссы д’Этиг.
Жозина отступила назад. Рауль больше не шутил. Склонившись к ней, он говорил тихим голосом:
– Немного волнения… совсем чуть-чуть… вот и все, что ты испытала. Ты думала, что эта девочка умерла, умерла по твоему приказу, и это ничего не всколыхнуло в твоей душе! Смерть других ничего для тебя не значит. Ей двадцать лет, в ней свежесть, красота… и впереди у нее вся жизнь… Но ты так легко все разрушаешь… словно орех раскалываешь! Никаких душевных терзаний. Нет, ты, конечно, не радуешься… но и не плачешь. На самом деле ты даже не думаешь об этом. Я помню, что Боманьян назвал тебя дьявольским созданием; тогда эти слова меня возмутили. Однако же они справедливы. Ты носишь в себе ад. Ты – чудовище, о котором я не могу думать без содрогания. Но неужто тебе самой, Жозефина Бальзамо, никогда не бывает страшно?
Она стояла, опустив голову и привычным жестом прижав пальцы к вискам. Безжалостные слова Рауля не вызвали в ней того всплеска ярости и негодования, которого он ожидал. Рауль почувствовал, что она переживает сейчас одну из тех минут, когда человек заглядывает в самую потаенную глубину своей души и застывает от ужаса перед самим собой, не в силах отшатнуться от страшного зрелища.
Это не слишком удивило его. Хоть и нечасто, но такие минуты случались у этой неуравновешенной женщины – с виду бесстрастной, но постоянно переживавшей нервные срывы. Произошедшие события полностью перечеркнули ее ожидания, а появление Рауля вызвало такую растерянность, что она уже не могла скрывать свое смятение перед лицом врага, который так жестоко оскорбил ее.
Рауль воспользовался этим и, крепко прижав ее к себе, спросил вкрадчивым тоном:
– Не правда ли, Жозина, тебе тоже временами страшно? И бывает, что тебе страшно от самой себя?
Горе Жозины было так велико, что она пробормотала:
– Да… да… иногда… но не говори мне об этом… я не хочу знать… замолчи… замолчи…
– Наоборот, – возразил Рауль. – Тебе нужно это знать. Если ты в ужасе от своих поступков, то зачем их совершаешь?
– Я не могу поступать иначе, – сказала она устало.
– Но пытаешься?
– Да, я пытаюсь, борюсь, но всегда проигрываю. Меня обучили злу… Я творю зло, как другие творят добро… Я творю зло, как дышу… Она этого хотела…
– Кто?
Он услышал два еле слышных слова: «Моя мать» – и тут же переспросил:
– Твоя мать? Шпионка?.. Которая сочинила всю эту историю о Калиостро?
– Да… но не вини ее… Она меня очень любила… ей самой не удалось… она закончила жизнь в нищете и хотела, чтобы я добилась успеха… и богатства…
– Но ты же была красавицей. Красота для женщины – самое большое богатство. Одной красоты вполне достаточно!
– Моя мать тоже была красавицей, Рауль, однако эта красота ничем ей не помогла.
– Ты была на нее похожа?
– Так похожа, что нас путали. Это и было причиной моего падения… Она хотела, чтобы я продолжала искать то, чему она отдала всю жизнь, – наследие Калиостро…
– У нее были какие-нибудь документы?
– Четыре загадки на клочке бумаги, найденном одной из ее подруг в старой книге… и, по-видимому, действительно написанные рукой Калиостро… Это вскружило ей голову… как и ее успех у императрицы Евгении. Поэтому я должна была продолжать. Она вбила мне это в голову еще в детстве. Мой ум был сформирован под влиянием этой идеи. Она должна была стать моим заработком, моей судьбой… Я была дочерью Калиостро… Я продолжала его жизнь – блестящую, подобную той, которую он вел в романах… и ее жизнь – жизнь авантюристки, обожаемой всеми и господствующей над миром. Никаких сомнений… Никаких угрызений совести… Я должна была отомстить за нее, за все то, что ей пришлось пережить. Перед смертью ее последние слова были: «Отомсти за меня».
Рауль размышлял. Потом спросил:
– Допустим. Но преступления?.. Но эта потребность убивать?..
Он не расслышал ее тихого ответа и продолжил:
– Твоя мать была не единственной, кто воспитывал тебя, Жозина, и приучал к злу. Кем был твой отец?