Превращения Арсена Люпена

«Отличная диспозиция для серьезного разговора», – усмехнулся про себя Рауль. Впрочем, он уже принял решение. Если намерение Боманьяна состоит в том, чтобы предоставить ему выбор: смерть или рассказ о том, как далеко ему удалось продвинуться в раскрытии тайны, – он без малейшего колебания выдаст все секреты.

– К вашим услугам, – сказал Рауль. – Спрашивайте.

– Молчи! – яростно приказал ему Боманьян.

И прижал к его рту клок ваты, привязав его шарфом и закрепив узел на затылке.

– Один звук, одно движение, и я мигом отправлю тебя за окно, – предупредил он.

И оценивающе посмотрел на Рауля взглядом человека, прикидывающего, не совершить ли задуманное прямо сейчас.

После этого Боманьян неверной тяжелой походкой пересек комнату и сел на корточки у стены, чтобы через приоткрытую дверь видеть все, что творится снаружи.

«Плохо дело, – подумал Рауль, сильно встревоженный. – И еще хуже то, что я ничего не понимаю. Почему он здесь? И значит ли это, что он и есть тот самый благодетель вдовы Русслен, которого она не хотела выдавать?»

Но эта гипотеза его совсем не удовлетворила.

«Нет, здесь что-то другое. Я, конечно, попал в ловушку случайно: по неосторожности и наивности. Такой тип, как Боманьян, наверняка отлично знал все, что касается Русслен: знал обо всех ее встречах и о времени, когда они проходили, а потом, выяснив, что вдову похитили, вместе со своими сообщниками начал наблюдать за окрестностями Лильбонна и Танкарвиля… Так они обнаружили меня, выяснили, когда и куда я уходил… и расставили западню… и вот теперь…»

На этот раз Рауль был полностью уверен, что не ошибается. Победив Боманьяна в Париже, он только что проиграл злодею вторую партию. Одержав над ним верх, Боманьян прижал его к ставням, как прибивают к двери летучую мышь, чтобы оградить дом от злых духов, и теперь подкарауливает кого-то другого, чтобы схватить его и выведать у него тайну.

Но один пункт оставался неясным. Чем объясняется это поведение хищного зверя, готового наброситься на свою жертву? Оно никак не вязалось с мирным характером предстоящей встречи между ним и неизвестным человеком. Боманьяну всего лишь требовалось выйти наружу и, дождавшись незнакомца, сказать: «Госпожа Русслен заболела и послала на встречу меня. Она хотела бы знать, что за надпись выгравирована на крышке шкатулки».

«Если только… – думал Рауль, – …если только Боманьян не ждет кого-то третьего… кому он не доверяет… и на кого готовит нападение…»

Как только у Рауля возник такой вопрос, на него сразу же нашелся ясный ответ. Верное предположение, что Боманьян расставил ловушку ему, Раулю, – это только половина правды. Ловушка была двойная. Так кого же мог поджидать Боманьян с таким злобным возбуждением? Кого, если не Жозефину Бальзамо?

«Вот оно! Вот оно! – сказал себе Рауль, озаренный догадкой. – Вот оно! Боманьян сообразил, что она жива. Да, в тот день в Париже ему, должно быть, открылась правда, и это еще один мой промах… Промах от недостатка опыта…

Ну конечно! Разве стал бы я так говорить, так себя держать, если бы Жозефины Бальзамо не было в живых? Я рассказал этому человеку, что расшифровал его письмо барону Годфруа, что присутствовал на пресловутом судилище в Этиговых Плетнях, – и он бы не догадался, что из этого следует? Не догадался, что такой храбрец, как я, ни за что не бросит эту женщину на произвол судьбы? Ну уж нет! Если я был на судилище, значит я был и на Лестнице Кюре! И был на берегу, когда графиню, связанную, несли в лодку! И я спас Жозефину Бальзамо! И мы любили друг друга… но только не прошлой зимой, как я утверждал, а позднее, когда Жозину уже считали мертвой. Вот что понял Боманьян».

К старым доказательствам добавлялись новые. События нанизывались одно на другое, как звенья цепи. Вмешавшись в дело Русслен, Жозина тоже стала появляться в окрестностях маяка. Сразу узнав об этом от сообщников, Боманьян устроил засаду. Но в нее угодил Рауль. Теперь очередь Жозины…

Казалось, что сама судьба хочет подтвердить догадки юноши. В ту минуту, когда он пришел к последнему заключению, со стороны дороги, идущей вдоль канала и скальной гряды, раздался шум приближающегося экипажа, и Рауль мгновенно узнал торопливую рысь маленьких лошадок Леонара.

Боманьян, судя по всему, знал, чего ожидать, потому что тут же встал и напряг слух.

Стук копыт прекратился… потом возобновился снова, но стал медленнее. Берлина одолевала каменистый склон, который заканчивался плато, а от него начиналась непроезжая лесная тропа, ведущая наверх, к маяку.

Самое большее через пять минут здесь появится Жозефина Бальзамо. С каждой секундой из этих минут его торжества исступление Боманьяна нарастало. Он принялся что-то бессвязно бормотать. С него точно слетела маска трагического актера; первобытные инстинкты, желание убийства исказили его лицо до неузнаваемости, в нем появилось что-то уродливое, звериное. И вдруг стало видно, что эта воля, этот звериный инстинкт направлены против него, Рауля, – любовника Жозефины Бальзамо.