Превращения Арсена Люпена

– Простите, но мой друг Бешу не очень понимает, каким образом те давние события связаны с нынешним несчастьем?

Мадемуазель д’Алескар с несколько пренебрежительным удивлением взглянула на молчавшего инспектора Бешу и, не ответив на этот вопрос, продолжала свой рассказ:

– Итак, мы с Жаном остались одни в этой усадьбе, напротив донжона и замка, которые издавна принадлежали нашим предкам. Для Жана это было настоящим горем, которое обострялось с течением времени, по мере того как формировался его ум и крепло самолюбие подростка. Он безумно страдал от сознания, что его выгнали из дома, который он считал своим наследием. Иногда, забросив развлечения и работу, он целыми днями рылся в наших архивах, разыскивая документы, повествующие о роде д’Алескаров. И вот однажды он обнаружил среди этих бумаг листок, на котором наш отец записывал свои доходы и расходы в последние годы жизни, – в частности, те суммы, что ему удавалось откладывать благодаря экономии и удачным земельным операциям. Там же находились банковские квитанции. Я поехала в этот банк и узнала, что отец за неделю до кончины вернул Казевону часть долга и взял двести тысяч франков наличными в счет его окончательного погашения.

– Иными словами, он взял сумму, достаточную для того, чтобы через несколько недель рассчитаться полностью. Так отчего же он помедлил с этим?

– Я не знаю.

– А почему не расплатился чеком?

– Тоже не знаю. Но у моего отца были свои принципы.

– Итак, вы считаете, что он где-то спрятал эти двести тысяч?

– Да.

– Но где же?

Вместо ответа Элизабет д’Алескар протянула Барнетту и Бешу блокнот в два десятка страниц, исписанных цифрами.

– Разгадка должна находиться вот здесь, – сказала она, открыв последнюю страницу с рисунком, представлявшим три четверти круга, к которому добавлялся справа полукруг с крошечным лучиком. Полукруг был пересечен четырьмя линиями. Между двумя из этих линий стоял маленький крестик. Все это, намеченное сперва карандашом, было затем обведено чернилами.

– И что это означает? – спросил Барнетт.

– Мы долго пытались разгадать этот ребус, – ответила Элизабет, – и наконец в один прекрасный день мой бедный Жан предположил, что это точный план Старого Донжона, на что указывают две неравные части изображения, соседствующие друг с другом. А четыре линии – это, по-видимому, четыре зубца наверху…

– …то есть, – подхватил Барнетт, – этот крестик обозначает место, где граф д’Алескар спрятал свои двести тысяч франков в предвидении дня расплаты.

– Да! – решительно подтвердила девушка.

Барнетт призадумался, еще раз пробежал глазами документ и заключил:

– Ну что ж, звучит вполне правдоподобно. Граф д’Алескар предусмотрительно обозначил на листке место хранения денег, но внезапная смерть не оставила ему времени сообщить вам об этом. Мне кажется, вы могли бы оповестить об этом сына господина де Казевона и получить разрешение…

– Казевон, с которым мы до этих пор находились в довольно прохладных отношениях, принял нас вполне любезно. Но как подняться в донжон? Лестница, ведущая наверх, обрушилась еще пятнадцать лет назад. Из стен выпадают камни. Верхушка искрошилась. Никакая стремянка или несколько связанных стремянок все равно не позволят подняться на верхнюю площадку донжона – она расположена на тридцатиметровой высоте. А о том, чтобы взобраться на такую высоту иным путем, нечего было и думать. Мы несколько месяцев совещались, строили самые разные планы, но в результате…

– В результате поссорились, не так ли? – сказал Барнетт.

– Да, – ответила девушка, покраснев.

– Жорж Казевон влюбился в вас и попросил вашей руки. Отказ. Злоба с его стороны. Разрыв отношений. И Жан д’Алескар лишился права входить на территорию имения Мазюрэ.

– Именно так на самом деле все и сложилось, – сказала девушка. – Но мой брат не отказался от своих планов. Он хотел получить эти деньги, чтобы выкупить хотя бы часть нашего имения или – как он говорил – дать их мне в приданое, чтобы я могла выбрать мужа по своей воле. Это стало для него подлинным наваждением: он неотрывно смотрел из своего окна на эту башню, на ее недостижимую верхушку. Изобретал разные способы взобраться туда, упражнялся в стрельбе из лука и по утрам посылал туда стрелы с привязанной к ним веревкой в надежде, что стрела вонзится в камень и он сможет вскарабкаться по веревке. Он даже приготовил веревку длиной в шестьдесят метров, но из этой затеи ничего не вышло, и неудача привела его в полное отчаяние. Накануне своей гибели он сказал мне: «Если я так упорствую, то лишь потому, что верю в успех. Мне обязательно должно повезти. Или же случится какое-нибудь чудо: у меня есть предчувствие. Правое дело всегда удается – либо в силу обстоятельств, либо по воле Господа».

Барнетт снова спросил:

– Значит, вы убеждены, что он погиб в результате очередной попытки?

– Да.

– А веревки больше нет там, куда он ее положил?

– Нет.

– Тогда где же доказательство?

– Этот выстрел. Мне кажется, Жорж Казевон, заметив моего брата, выстрелил в него.

– Ах вот как?! – воскликнул Барнетт. – То есть вы полагаете, что Жорж Казевон способен на такое злодеяние?