Превращения Арсена Люпена

– Ого, значит, то, что мне сообщили по телефону, очень серьезно! Похоже, тебя здорово обчистили. Так ты, стало быть, не нуждаешься в моей помощи?

– Убирайся! – проскрежетал Бешу. – Знаем мы, в чем выражается твоя помощь! Облегчаешь людям карманы!

– А ты, видно, боишься за свои «африканки»?

– Вот именно… если ты ими займешься.

– Ладно, не будем больше о них говорить. Выпутывайся сам как знаешь.

– Так ты уйдешь или нет?

– И не подумаю. Мне есть чем заняться в этом доме.

И он обратился к Гассиру, который в этот момент подошел к ним и открыл входную дверь своего дома:

– Простите, месье, не здесь ли проживает мадемуазель Авлин, преподавательница игры на флейте, лауреат второй премии Консерватории?

Бешу даже поперхнулся от возмущения:

– Да, именно здесь, поскольку ты видишь ее фамилию на дверной табличке…

– Так в чем же дело? – возразил Барнетт. – Разве мне запрещается брать уроки игры на флейте?

– Только не здесь!

– Извини, но я просто обожаю игру на флейте!

– Я категорически против…

– А мне плевать!

И Барнетт вошел в дом с таким решительным видом, что никто не посмел его задержать. Бешу оторопело смотрел, как он поднимается по лестнице.

Похоже, договор с мадемуазель Авлин состоялся, ибо десять минут спустя они услышали доносившиеся с четвертого этажа неуверенные звуки флейты, выводившей гаммы.

– Вот прохвост! – пробормотал Бешу, совершенно убитый потерей своих двенадцати «африканок». – Господи, куда мы придем с этим-то негодяем?!

И он яростно продолжил поиски. Обшарил пустой вестибюль, затем комнатку консьержки, куда воры могли забросить пакет акций. Но все было тщетно. А наверху тем временем по-прежнему звучала флейта, в надоедливых фиоритурах которой ему чудилась насмешка. Ну как работать в таких условиях?! Наконец, примерно около шести часов, Барнетт, напевая и насвистывая, спустился с большой картонкой в руках.

С картонкой! Бешу испустил возмущенный крик и, выхватив у него картонку, сорвал с нее крышку.

– Мадемуазель Авлин попросила меня выбросить все это в помойку, – невозмутимо сказал Барнетт. – А знаешь, она хорошенькая, эта мамзель! И как талантливо играет на флейте! Объявила, что у меня удивительные способности и что если я буду усердно заниматься, то вполне смогу заменить слепого флейтиста, что играет на церковной паперти.

Всю ночь Гассир и Бешу стояли на страже, первый внутри дома, второй снаружи, чтобы помешать грабителю выбросить сообщнику пакет из окна. На следующее утро они продолжали нести вахту, но, увы, их усердие ни к чему не привело. Двенадцать «американок» одного из них и акции другого где-то упорно скрывались. В три часа Джим Барнетт опять явился сюда, с пустой картонкой в руках, и прошел прямо в дом, кивнув им мимоходом с любезным видом человека, очень довольного своим времяпрепровождением. Состоялся второй урок игры на флейте. Гаммы… Упражнения… Фальшивые ноты. И… внезапная таинственная тишина, которая необычайно заинтриговала Бешу.

«Чем он там занимается, черт возьми?» – спрашивал себя инспектор, пытаясь представить розыски, предпринятые Барнеттом: уж не вылились ли они в неожиданные находки?

Он поднялся на четвертый этаж и прислушался. За дверью квартиры флейтистки царила тишина. Но зато из квартиры ее визави-машинистки, мадемуазель Легофье, доносился мужской голос.

«Это его голос», – сказал себе Бешу, изнывая от жгучего интереса.

И он, не в силах сдержаться, нажал на звонок.

– Войдите! – крикнул Барнетт изнутри. – Ключ в двери!

Бешу вошел. Мадемуазель Легофье, красивая полная брюнетка, сидела за столом, перед своей пишущей машинкой, печатая под диктовку Барнетта.

– Ты пришел с обыском? – спросил тот у Бешу. – Не стесняйся, мадемуазель нечего скрывать. И мне тоже. Она под диктовку печатает мои мемуары. Ты позволишь?

И пока Бешу заглядывал под мебель, продолжал диктовать: «В тот день инспектор Бешу отыскал меня у очаровательной мадемуазель Легофье, которую мне рекомендовала молодая флейтистка, – он все еще разыскивает дюжину своих „африканок“, которые, увы, до сих пор не нашлись. Под канапе он собрал лишь три горсточки пыли, а под шкафом обнаружил обувную стельку. Инспектор Бешу не упускает ни одной мелочи! Какое тяжкое ремесло!..»

Бешу поднялся с колен, погрозил Барнетту кулаком и обругал его. Но тот невозмутимо продолжал диктовать. Бешу ничего не оставалось, кроме как ретироваться.

Через какое-то время Барнетт спустился все с той же картонкой в руках. Бешу, дежуривший у входной двери, сперва не решился на обыск. Однако он слишком боялся упустить добычу и потому обследовал картонку, но обнаружил там лишь ненужные бумажки и тряпки.

Жизнь стала для несчастного Бешу сплошным кошмаром. Присутствие Барнетта, его насмешки и остроты повергали беднягу в ярость, которая возрастала день ото дня.