С этой стороны Рауль и решил устроить засаду. Местность пустынна, лишь вдалеке звенят топоры дровосеков. Со своего места он сверху мог видеть газоны регулярного сада и вытянувшиеся в струнку липовые аллеи, служившие пансионеркам местом для прогулок. Ему удалось выяснить распорядок дня в монастыре, и в частности, часы отдыха его обитательниц. После полуденной трапезы аллея, проходившая над оврагом, предоставлялась в распоряжение «старших».
Барышня с зелеными глазами появилась в аллее только на четвертый день, – видимо, прежде ее удерживала в стенах монастырского дома усталость. С тех пор каждая из старших пансионерок, казалось, не имела иной цели, кроме как завладеть вниманием девушки, которое они ревностно оспаривали друг у друга.
Рауль тотчас заметил, что барышня изменилась; так ребенок, оправившийся после тяжелой болезни, расцветает на солнце и в живительном горном воздухе. Она прогуливалась вместе с девушками, одетая так же, как и они, живая, веселая, любезная со всеми, вовлекающая подруг в различные игры, зачастую подвижные; девушки так шумно веселились, что взрывы их смеха долетали будто бы до самого горизонта.
«Она смеется! – восторженно говорил себе Рауль. – Но не тем наигранным, едва ли не горьким смехом, который она прекрасно изображает, а смехом беззаботного человека, позабывшего о плохом, и в этом смехе вся ее натура. Она смеется… Какое чудо!»
Потом девушки отправлялись в классы, а Орели в одиночестве продолжала прогулку. От ее меланхолии не осталось и следа. Куда бы она ни шла, она постоянно радовалась жизни. Она занималась разными мелкими делами, например собирала сосновые шишки, складывая их в корзину из ивовых прутьев, или рвала букеты цветов и относила их на ступеньки ближайшей часовни.
Все ее движения отличались грациозностью. Она часто вполголоса разговаривала с сопровождавшей ее собачкой или с кошечкой, ластившейся к ее ногам. Однажды она сплела венок из роз и, смеясь, любовалась собой, глядя в маленькое карманное зеркальце. Несмело наложив немного румян на щеки и припудрив носик рисовой пудрой, она вскоре энергично вытерла лицо. Похоже, приукрашивать себя в пансионе запрещалось.
Через неделю она перебралась через парапет и поднялась на последнюю, самую высокую террасу, край которой терялся в живой изгороди.
Назавтра она вернулась на то же место, прихватив с собой книгу. А еще через день, незадолго до часов, отведенных для отдыха, Рауль решился.
Сначала ему пришлось преодолеть густой подлесок, разросшийся на опушке, затем форсировать нечто вроде широкого пруда, куда, словно в огромный резервуар, впадала горная речка Сент-Мари, чуть дальше уходившая под землю. Старая, изъеденная червями лодка, привязанная к воткнутому в берег колышку, позволила ему, несмотря на довольно бурное движение воды, достичь маленькой бухточки у подножия высокой террасы, вздымавшейся над ней, словно средневековая крепость.
Стены, сложенные из плоских камней, поросли травой. Дожди промыли песчаные канавки и проложили тропинки, которые помогали местным мальчишкам карабкаться наверх. Подъем совсем не утомил Рауля. Верхняя терраса напоминала летний зал, окруженный живой изгородью из вечнозеленой аукубы и остатками решетчатого деревянного ограждения, – с каменными скамейками и, в качестве главного украшения, прекрасной терракотовой вазой посередине.
Рауль услышал гул голосов, подсказавший ему, что наступила перемена. Потом воцарилась тишина, а через несколько минут он уловил легкий шелест шагов, направлявшихся в его сторону. Свежий голос напевал мелодию романса. Он почувствовал, как сердце его сжалось. Что скажет она, увидев его?
Хрустнула ветка. Листва раздвинулась, словно портьеры, и появилась Орели.
Появилась – и застыла в изумлении прямо на пороге террасы; мелодия прервалась, книга и наполненный цветами соломенный капор, висевший у нее на руке, упали на землю. Она замерла, оцепенела: недвижная грациозная фигура в простом платье из коричневой шерсти.
Она не сразу узнала Рауля. А узнав, густо покраснела и, отступив, прошептала:
– Уходите… уходите…
У него и в мыслях не было подчиниться ей; могло даже показаться, будто он не расслышал ее просьбы. Он смотрел на нее с нескрываемым наслаждением – ведь еще ни одна женщина не вызывала у него такого искреннего восторга.
– Уходите, – повторила она более строгим тоном.
– Нет, – ответил он.
– Тогда уйду я.
– Если вы уйдете, я последую за вами, – решительно произнес он. – Мы вернемся в монастырь вместе.
Она повернулась, словно действительно собралась уходить. Он подскочил к ней и схватил за руку.
– Не трогайте меня! – возмутилась она, высвобождаясь. – Я запрещаю вам подходить ко мне.
– Но почему? – спросил он, удивленный ее горячностью.
– Вы мне отвратительны, – очень тихо ответила она.
Ответ был столь неожиданным, что он невольно улыбнулся:
– Вы так меня ненавидите?
– Да.
– Больше, чем Марескаля?
– Да.
– Больше, чем Гийома и человека из виллы Фарадони?
– Да, да, да.
– Однако они причинили вам немало зла, а уж без меня, того, кто вас защищал…