— Это мой свадебный подарок. Я покорен вашей любовью к этой прекрасной женщине и больше не буду разрушать вашу жизнь. Но вынужден кое о чем напомнить. В своем счастье вы совсем забыли, что имеется серьезная преграда. Вы выпустили из виду того человека, а ведь он не успокоится. Враг ваш смертен — помните? — и значит, его можно убить. Достаньте наконец из-под подушки нож и совершите по-настоящему мужской поступок.
Затем шантажист ушел, а я вернулся в комнату. Елена сидела на кровати грустная и задумчивая. Мне тоже стало очень грустно. Она вспомнила
Я помню, как вытащил нож. Я помню, как вышел на улицу, но совершенно не помню, как его убивал. Но когда открыл глаза, когда понял, что почему-то не умер, что таблетки, которые убили отца, на меня не подействовали, обнаружил: пододеяльник и простыня в крови, правая рука моя тоже в крови, а нож валяется на полу возле кровати.
Что произошло в эту ночь? Елена действительно была здесь, в моей комнате, и приходил шантажист? И значит, я убил любовника? Или это был сон под воздействием таблеток? Но если таблетки подействовали, почему я не умер? Сон должен был перейти в вечный сон.
Я сижу на кровати уже битый час, уставившись в пол. Ноги мои совсем закоченели от холода. Сижу и пытаюсь понять. Если я не умер, значит, убил. Если я не убил, значит, умер. Но я ведь живой. Ноги замерзли, рука болит — я порезался, когда убивал любовника. Я вижу кровь на своей постели. Все доказательства убийства налицо. Так как же?
На ладони моей лежали таблетки. Их оказалось слишком много. Я смотрел на них и не мог решить, как поступить: ссыпать все разом в рот или разделить на порции? Но я помню, что в конце концов пришел к какому-то решению и выпил. Я выпил! Я ведь не мог отказаться от Елены! Я выпил, честное слово!.. Это был тоже мужской поступок: убить себя во имя любви. Но откуда тогда кровь? Я совершил другой мужской поступок: убил любовника?
Я сижу на кровати, очень давно сижу, я совсем замерз. Сижу, уставившись в пол, боюсь поднять глаза. Потому что там, на стуле, пристроился мой отец, я не могу на него посмотреть, потому что он прав. Он надо мной смеется, но он на этот раз прав. Я и сам бы над собой посмеялся, если бы не был так убит. Все дело в том, что в эту ночь я не совершал никакого мужского поступка. Я не способен совершить никакого мужского поступка. Я тряпка, я трус, я полное ничтожество!
Вот как было дело. На ладони моей лежали таблетки. Их оказалось слишком много. Я смотрел на них и не мог решить, как поступить: выпить разом или разделить на порции. И тут ладонь моя дрогнула, таблетки рассыпались по полу. Не глядя, я поднял несколько штук, не выяснив, сколько их, сунул в рот, быстро запил водой и, решив, что этого вполне достаточно, лег на кровать, отвернувшись к стене.
Я не убил себя, потому что тем количеством, что я принял, отравиться невозможно. Я не убил любовника: все это мне просто приснилось. Я не способен совершить настоящий поступок.
А кровь на постели объясняется просто: это я руку во сне порезал, когда пытался вытащить нож, когда снился себе тем, кем не стану никогда. Зверь, живущий во мне, — трусливая тварь, он не сможет вырваться из клетки.
Так что же мне теперь делать? Скоро придет шантажист, увидит, что я жив-здоров, и передаст записку отца Елене.
Не знаю, что делать. Убить человека я могу только во сне. Убить себя — тоже. Ни на что дельное не способен.
Елена теперь пропала навсегда. Уже сегодня он передаст ей записку. Уже сегодня она узнает… И не только о том, что я отца убил, но и о том, что себя убить струсил. Даже ради нее, ради нашей любви, ради нашего будущего счастья.
Я поднялся, подошел к столу, взял прощальное письмо к ней, разорвал его и выбросил клочки в форточку. Все кончено, счастья не будет.
Собрал разбросанные по полу таблетки — большая часть из них закатилась под кровать, долго там ползал, согнувшись в три погибели, несколько раз больно ударился головой о железную перекладину. Таблетки тоже выбросил в форточку. Оделся, постоял посреди комнаты, не зная, что еще сделать, ничего не придумал, лег на кровать поверх одеяла и стал дожидаться шантажиста.
Лежал я так долго, без сна и без мыслей, но шантажист почему-то не являлся. Мне даже стало обидно: жду, жду его, а он не идет. Уверен, что я все исполнил, и потому не торопится?
В комнате стало темнеть — наступал вечер. Когда я выключил свет: вчера, после того, как выпил таблетки, или сегодня утром? Не помню. Скоро у Елены закончится смена — я не встречу ее. И завтра не встречу, и никогда. Она все узнает, будет меня презирать. Шантажист… Сначала она не поверит, скажет: что вы, он не такой, он не способен убить, и тогда шантажист выбросит свой козырь — записку, неопровержимое доказательство.