Превращение Розы

В результате им не пришлось беспокоиться о том, чтобы переодеваться к ужину, и они пошли рука об руку вниз по Рю-де-Вожирар к бульвару Сен-Мишель, который, несмотря на сезон, тем не менее лопался от избытка жизни, а оттуда вниз по шумному, полному людьми переулку, где по обеим сторонам разместились недорогие этнические бистро. Алек вскоре выбрал то, что ему нравилось, и когда они вошли в тесноватое, пестрое помещение, Розе пришло в голову, что окружающим они должны казаться влюбленной парочкой. Рука Алека схватила ее за локоть, и он направил ее к крошечному столику на двоих, торжественно выдвинул для нее стул, наклонил к ней голову, объясняя меню. Обычно вздрагивавшая, если он прикасался к ней, в этот вечер Роза обнаружила, что чувствует себя на удивление непринужденно, словно такая близость была естественной, давней и почти автоматической.

Розе еще не доводилось пробовать кускус — белоснежный холмик из пшеничных зерен, на котором разместилось ароматное жаркое из барашка с овощами, подававшийся с обжигающе горячим соусом. Алек объяснил, что это североамериканское блюдо, очень сытное, его излюбленная еда, еще с тех пор, когда он учился в художественной школе. Ресторанчик заполняли завсегдатаи, здесь не было ни одного туриста. Алек, казалось, чувствовал себя как дома, открытый, раскованный и внимательный. Они провели в ресторанчике несколько часов и в результате уговорили изрядное количество грубоватого красного алжирского вина. Роза была в приподнятом настроении, и все ей казалось нипочем. Глядя на Алека, она чувствовала себя странным образом опутанной им, поглощенной мощью его личности и тела. Ее захлестывали волны безрассудного желания. В вине ли дело, или в атмосфере Парижа, или в их непрерывном общении, просто она, наконец, приняла то, что так безуспешно пыталась отрицать в своей душе, — ей ужасно хотелось оказаться с Алеком в постели и она отчаянно надеялась, что он прочтет ее мысли, как читает остальные. Колокола тревоги просто надрывались в ней, но с каждой минутой как бы отдалялись, пока не превратились в еле слышное треньканье. К черту все последствия, она будет стараться, чтобы это произошло. Вот и все.

Когда они вышли из ресторана, был поздний час. До квартиры они доехали на такси. Алек не обнял ее в машине, как она надеялась. Вместо этого он вел оживленную беседу на идиоматическом французском с шофером, хриплый и заразительный хохот которого указывал на то, что предмет их обсуждения не выдержал бы перевода. Они поднялись наверх на лифте. Алек весело насвистывал. Роза чувствовала себя разгоряченной, потной, дышать было нечем.

— Жуть какая жара! — воскликнула она, когда они вошли. — Пожалуй, приму-ка я душ.

Она долго стояла под освежающей, прохладной струей, стараясь успокоить нервы. Если бы он сейчас пришел сюда, как об этом пишут в книгах, и отнес бы ее в постель, мокрую, нашептывая: «О, Роза, дорогая, я так давно мечтаю о тебе»! Она старательно вытерлась и обернулась простыней. Ее лицо в зеркале показалось ей разгоряченным и распутным.

Она вышла в гостиную. Алек растянулся на диванчике. Сорок часов непрерывной активности, восемнадцать из которых он провел за мольбертом, взяли свое. Он заснул.

Роза присела на корточки возле него. Его лицо во время сна стало совсем беззащитным. Нежно она провела пальцем, очерчивая его губы. Он не пошевелился.

— Господи, помоги мне, — пробормотала она сама себе. — Я влюбилась в него.

Укрыв Алека одеялом, она отправилась спать в одиночестве.

В холодном утреннем свете, проснувшись на широкой постели Алека, Роза вспыхнула, вспомнив свои непристойные фантазии прошлого вечера. Выпитое накануне вино вызывало головокружение и неловкость. Потом она услышала знакомый голос — Алек громко пел в ванной — и вспомнила тот щемящий сердце момент истины. Да, все это было правдой. Пугающей правдой. Надо постараться, чтобы он ничего не заметил, иначе нечего и рассчитывать остаться у него до конца лета. Ведь он увидит в ее любви дурь школьницы, помеху и сентиментальную уловку. Одно дело лечь с ним в постель. И совсем другое — в него влюбиться.

— Ешь как следует, — предупредил он за завтраком. — Потому что сегодня мы должны побывать в Лувре, Мармоттане и Музее Родена. Завтра утром поедем назад.

— А это действительно так необходимо?

— Я уже тебе объяснял. Ты приедешь сюда снова как-нибудь в другой раз. — Роза обратила внимание, что он сказал «ты», а не «мы». — Ты могла бы, как я сказал, — продолжал он, — учиться здесь. Это было бы лучше всего. Как у тебя дела с французским?

— Да плоховато. Восемь лет назад посредственная оценка. А тебе как удалось?

— Нянька-француженка в детстве. Она практически и вырастила меня. Я видел свою мамочку, лишь когда она отправлялась куда-нибудь, разодетая. Фактически «Спокойной ночи, дорогой мой» были единственными английскими словами, которые я знал, пока не пошел в школу.

В шутке послышалась горечь.

— Судя по тому, что ты говорил Биллу, ты, кажется, невысокого мнения о всех художественных школах, — поинтересовалась Роза, играя кофейной ложечкой.