Его реакция оказалась более сильной, чем она предполагала. Она не придала значения выражению, что застыло у него на лице, измученному, усталому взгляду. Если бы она знала его дольше и лучше, то поняла бы, что он погружен в те особенные, личные, ментальные творческие муки, что предшествовали рождению образов, боровшихся в его мозгу.
— Ты, маленькая сучка! — заорал он, бросая работу и хватая ее за плечи, жестко и больно. Его глаза страшно сверкнули. — Что вселилось в тебя за эти последние дни? Ты ведешь себя как капризный ребенок!
В какой-то ужасный, парализующий момент ей показалось, что он вот-вот ее ударит. Вся ее храбрость улетучилась. Она не намеревалась доводить его до такого накала. Он глядел на нее долгую, жесткую минуту, явно призывая на помощь весь свой самоконтроль, прежде чем отпустил. Однако, когда он снова заговорил, его слова приморозили ее к полу.
— Роза, я не дурак. У меня невероятно высоко развита наблюдательность. Ты ведь в последнее время недовольна тем, что я в лепешку расшибаюсь, стараясь отточить сырой материал твоего благословенного таланта. Тебе хочется чего-то большего, не так ли?
Понимание пролилось на нее, словно кислотный душ. Она пыталась отвести взгляд прочь, но не могла.
— Если ты хочешь, чтобы я занимался с тобой любовью, так и скажи, — продолжал он осторожно. — Тут нет никакой необходимости во всей этой сложной прелюдии. Ты этого хочешь, Роза?
Весь мир пришел в плавное движение, когда его губы накрыли ее рот. О, это вовсе не походило на поцелуй Джонатана. И вообще ни на что. Тогда, с Джонатаном, кости не плавились в теле. С Джонатаном пол оставался твердым под ногами. Этот поцелуй казался настоящим, виртуозным — превосходно контролируемый, блестяще исполненный, аккуратно рассчитанный, чтобы низвести ее до лепечущей развалины. Сквозь всю его злосчастную восхитительность громкие колокола тревоги звонили в ее мозгу.
Он не обнял ее, даже пальцем до нее не дотронулся, словно желая продемонстрировать, что способен соблазнить ее даже со связанными за спиной руками. Поцелуй пришел к агонизирующе неспешному завершению.
— А теперь, — сказал он, опасно спокойным голосом. — Подумай над этим.
Вот как все просто, мелькнуло в голове у Розы. «Да, мне хотелось бы лечь с тобой в постель, пожалуйста», либо: «Нет, благодарю, не сегодня, но я обещаю в будущем вести себя хорошо».
— Ты самый самонадеянный, самый самодовольный, самый заблуждающийся мужик, каких я только встречала, — прошипела она. — Да я не стала бы спать с тобой, даже если бы кроме тебя на земле никого не осталось.
— А кто произнес слово «спать»? — с насмешкой заметил он, кривя рот, и крикнул вслед, когда она бросилась прочь из комнаты. — Я бы рекомендовал тебе принять холодный душ.
Роза с треском захлопнула дверь, бросилась к себе в комнату и молча зарыдала, зарывшись в подушку. Все тело у нее болело и кололо. Как могла такая дразнящая вещь, как этот поцелуй, оказаться таким невероятно оскорбительным? Она задрожала от приступа стыдливых образов, которые поглотили ее. Хотя и невинная, Роза не была невежественной. Она весьма живо вообразила, как все это могло бы получиться, если бы они занялись с Алеком любовью. С ужасом осознавая, что он абсолютно прав. Бессознательно она именно к этому и стремилась все последние несколько дней. А он видел ее насквозь, даже раньше, чем она сама это поняла. Невежественная в болезни, она не разгадала ее симптомов. Лишь после шокирующего разговора пришло понимание опасно нараставшего уровня инфекции.
И какой дурой она, вероятно, показалась! И с каким торжеством, с каким опытом он сделал ей одолжение, оставаясь холодным, всецело контролируя себя, когда она таяла, словно пластилин в его теплых руках. Насколько неизбежным ему, вероятно, кажется, что она, как и остальные, окажется легкой добычей, добровольной жертвой, с которой он сможет удовлетворить свои низкие инстинкты и чудовищное самомнение, не тревожа своих чувств. А теперь, когда она очнулась, как мучительно трудно будет противостоять ему?