Претерпевшие до конца. Том 2

– Моя дорогая Аглая Игнатьевна, я писатель, я не могу освобождать заключённых! Разве только на страницах своих книг! Простите, но помочь вашему мужу я не могу.

– В таком случае, я прошу вас помочь вашему сыну, – сказала женщина, нисколько не смутившись отказом.

– Какому сыну? Уж не бредите ли вы, моя милая? У меня нет сыновей! И дочерей тоже! Увы!

– Помните ли вы Анисью? Лето в Глинском? Помните старика Порфирия, служившего у вашей матушки?

– Анисью? – медленно переспросил Дир. – Глинское…

Перед глазами, как будто пробиваясь из тумана, выплыло родительское гнездо, охотничий домик, неясный силуэт, что-то горячо шепчущий… Ещё одно усилие памяти, и силуэт обрёл плоть юной девицы, и ясно припомнились полные неги и любовного жара летние ночи. Вот, только лицо никак не вспоминалось, навсегда заволок его туман. А ведь, должно быть, хороша она была, забытая Анисья.

– Что-то припоминаю… – неуверенно произнёс Константин Кириллович.

– Вы уехали, оставив её в положении. Ваша матушка, узнав об этом, сильно гневалась и, чтобы покрыть грех, выдала Анисью за старика Порфирия Замётова, давшего своё имя вашему сыну. Ваш брат знал о нём и после смерти матери продолжал помогать ему деньгами. Приезжая в Глинское, ваш сын был допущен жить во флигеле, хотя родство никогда не признавалось открыто.

– Почему же Николай не рассказал мне о сыне?

– Этого знать я не могу, – ответила Замётова.

– И вы думаете, милая, что я просто так возьму и поверю вашей басне?

– Не знаю, поверите ли вы, но в ГПУ мне поверят, – прозвучал холодный ответ.

– Вы мне угрожаете? – поразился Дир. – Чем, позвольте узнать?

– Тем, что ГПУ узнает, что у великого советского писателя Дира помимо дворянской фамилии есть ещё сын – враг народа. И… – она на мгновение запнулась, – племянник, белый офицер, бежавший за границу с Соловков.

– Родион?! – вскрикнул Константин Кириллович. – И этот жив…

– Думаю, что ГПУ будет весьма интересно узнать о родственных узах своего классика…

Дир поспешно утёр выступивший на лбу пот. Обычная гордая надменность сошла с него, и он уже мало походил на внушительного барина с портрета. Сын… Родион… ГПУ… Холодом застенка повеяло на Константина Кирилловича от этих трёх слов, от этой невозмутимой женщины, стоявшей перед ним, словно Немезида, только без меча. Стало нестерпимо страшно и жалко себя, жалко своей уютной, устроенной жизни, могущей кануть в тартарары (подумать только!) из-за глупой проказы молодости.

– Хорошо, – выдавил Дир. – Хорошо… Я сделаю всё, чтобы освободить вашего мужа. Но давайте договоримся: я делаю это лишь из милосердия и сострадания вашему горю, меня тронувшему.

– Как вам будет угодно, – пожала плечами Немезида. – Прощайте!

– Скажите… – слабо окликнул её Константин Кириллович, – а кто он, ваш муж?

– Инженер-путеец, член партии с пятого года…

– Нет, я про другое… Я… о человеке… Скажите, а дети есть у вас?

– Зачем вам это знать?

– Да, пожалуй, незачем… Прощайте!

Оставшись один, Дир, выпил припрятанного в секретере коньяку и, закурив, подошёл к окну. Сын! Кто бы мог подумать… И какая же всё-таки подлость: мать, Николай, вся семья знали о нём и не сказали ни слова! А ведь было время, когда, устав от праздного образа жизни, Константин Кириллович задумался о потомстве, о своём продолжении. Вот, только Ривочка отказалась тогда наотрез, заявив, что не собирается портить себе фигуру и отказываться от сцены из-за его капризов. Едва не порвал тогда с нею, да тяга оказалась сильнее обиды. А в это время какой-то старик Порфирий растил его сына… Какая, чёрт возьми, глупость! Как на грех вспомнилось ещё выброшенное давеча детское письмецо с мольбой о помощи, и что-то неприятно засосало в душе, и взгляд скользнул в поисках скомканного клочка на стоявшую у стола корзину – но уже успела опорожнить её бойкая Сима… Ну так тем лучше! Ещё не хватало растревожиться напрасно – этак и здоровью повредить недолго, вот, и печень колет пребольно. Всё это уже неважно, совсем неважно! Дир помахал рукой, развеивая клуб табачного дыма и туман собственных мыслей. Важно одно: употребить все усилия, чтобы вытащить этого инженера Замётова, кем бы он ни был, из клещей ведомства Менжинского и, обезопасив таким образом себя, забыть эту историю, как бредовый сон. Именно так, забыть и поехать куда-нибудь подлечить нервы и спокойно поработать над романом… В Гагры, например… Или в Батум…

Глава 14. В клещах

Как в воду смотрел Толмачёв, когда о Шахтинском напомнил… А ведь и самому же на мысль с первых дней ещё приходило: придётся однажды эту горькую чашу выхлебать, не минет.