Преступные игры гения

– Я не знаю! Я не видел Лидочку год. И про машину ничего не знал. Хотя… Хотя знал, – он как-то странно и боязливо обрадовался. – Мне приходили штрафы за нарушения, которые она допускала за рулем. И даже было несколько фотоотчетов, прилагаемых к штрафам.

– И за рулем все время была она?

– Насколько я мог судить, да. Лидочка была за рулем. И именно по этой причине… – он опустил голову и сдавленным голосом проговорил: – Я особо за нее не волновался. Ездит по городу. Нарушает. Значит, с ней все в порядке. Она, знаете, любила лихачить. Медленно ездила, если только была сильно расстроена.

– Часто расстраивалась?

– По-разному. Но ее расстройства, знаете, были настолько ничтожны. – Осетров сделал пальцы рюмочкой, покрутил ими. – Ноготь сломался, к примеру. Не смогла записаться на маникюр. У нее был какой-то особенный мастер. Она всегда стремилась попасть именно к нему.

– А где она делала маникюр?

– Рядом с домом, где я ей снимал квартиру. Там салон на первом этаже дома напротив. Большой. Лидочка туда и на спа-процедуры ходила. И на массаж. Да, это все я ей оплачивал. Пока… Пока мы были вместе.

– А потом кто оплачивал?

– Я не знаю. Почему вы спрашиваете?

– Вы оплачивали штрафы за нее, могли и…

– Не мог. Я не мог знать ее жизненного расписания. И не интересовался. Старался забыть, – признался Осетров. – Но у нее был кто-то. На паре фотографий, прилагаемых к штрафам, рядом с ней на пассажирском сиденье отчетливо просматривалась мужская голова.

Про мужчину в жизни Лидочки ее подруга – Лена – промолчала. Не знала? Вряд ли. Жили вместе в одной квартире, наверняка говорили о чем-то на кухне за чаем или завтраком.

Гена сделал себе пометку – выяснить. А еще непременно следовало навестить маникюршу Лидочки Паршиной. Парикмахеры и маникюрши что психологи. И сами все о себе расскажут, и чужие тайны вытянут.

– Мне нужны будут все штрафы, которые вы оплатили за нее. Все фотографии и…

– Я могу это сделать прямо сейчас, если вы позволите мне воспользоваться моим телефоном. Все в памяти, на сайте. Позволите?

Гена не стал возражать. И уже через несколько минут изучал статью, которую нарушила Паршина.

– Она все время ездила этим маршрутом? – спросил он, поняв, что эта та самая улица, где Паршина якобы преследовала Аню.

– Да. Это ее обычный маршрут из любимых бутиков до дома.

Значит, не следила она за Анной. Так совпало. А его Алла с подругой Настей с чего-то решили, что это слежка. Если сами, дуры, взялись преследовать его бывшую жену, думали, что и все остальные машины в потоке тоже этим занимаются.

Захотелось плюнуть и заорать в полное горло. Это вот было то самое, что называлось «пустышкой». Ладно, выяснили, как говорится, и проехали. Зато установили, что на машине художника кто-то въезжал во двор Анны в вечер нападения на нее. Хотя и тут мог случиться промах, если выяснится, что человек, который одолжил машину покойной Паршиной, просто там живет.

– Кем может быть этот мужчина, как думаете? – Гена внимательно рассматривал неясный мужской силуэт на снимке со штрафа.

– Понятия не имею, – быстро ответил художник.

Пожалуй, слишком быстро. Даже не подумал. Мог раньше задаваться этим вопросом и не находить ответа? Мог.

А мог и знать, кого катает на его машине его бывшая возлюбленная. И знать мог. И ревновать. И убить из ревности.

Да, он на Анну не нападал. По ее описаниям, нападавший был гораздо ниже Осетрова. Но художник запросто мог убить свою бывшую девушку, устав ждать, когда она одумается и вернется к нему. Против него не имеется улик, но у него нет и алиби, зато есть шикарный мотив. И под психологический портрет убийцы он подходит как нельзя лучше. Но…

Но с этим в суд не пойдешь. Ни один судья не выдаст ордер на его арест.

– Когда я к вам пришел, ваши руки были по локоть…

– В краске! – перебил его Осетров, весело фыркнув. – Я же сказал вам, что пишу картину, где преобладает пурпур.

– А эта вот свежая глубокая царапина у вас на левом запястье?

– Поранился, открывая тубу с краской, – спокойно выдержал Осетров его взгляд. – И из этой раны не могло вылиться столько крови, чтобы залить мне руки по локоть. Поймите же…

Гена понимал. Но не верил этому хлыщу в шелковых одеждах ни разу.

Продержав его еще полчаса, он взял с него обещание не уезжать из города и подписал ему пропуск.

– Прощайте, – скупо улыбнулся художник, выходя из комнаты для допросов.

– До скорых встреч, – вернул ему улыбку Гена. – Думаю, мы скоро увидимся, Валерий Павлович. Многое из того, что вы мне сообщили, вызывает вопросы. И если я сам не найду на них ответы, явлюсь к вам…

Анне Гена позвонил уже ближе к ночи.

Во-первых, рабочий день заканчивался, а у него отчет не был готов.

Во-вторых, он неожиданно потребовался руководству. И там пришлось держать ответ за работу всего отдела. И понервничать. Спокойно общаться с начальником он не мог. Это только у Анны получалось.

В-третьих, после работы он поехал выписываться из отеля. У него теперь были ключи от дачи, зачем ему отель?