Преступник и толпа (сборник)

Особый и важный вид толпы представляет так называемая орда, подразделяющаяся на две обособленные разновидности: орду сухопутную и орду морскую; примером первой могут служить полуразбойничьи шайки XIV века, а второй – мавританские пираты, до нынешнего столетия свирепствовавшие на Средиземном море. В первых мы встречаем самый чистый исторический образчик орды, преступной как по темпераменту, так и по профессии. Этот профессиональный и, так сказать, международный характер их преступности был выражен настолько резко, что для них договор Бретиньи (traite Bretigny) имел такое же значение, как стачка или вынужденная приостановка работ для рабочих на наших больших фабриках. В состав их входили представители всех народов и всех классов общества. Своей жестокостью, тщеславием и жадностью эти орды вполне напоминают современных разбойников. Одним из их развлечений служило вышибание камнями зубов у крестьян и отрезание рук; они безжалостно вымогали деньги, чтобы удовлетворить свою жажду роскоши, подражая избалованной знати того времени. В частности, роскошь туалета была доведена у них до крайней степени: «они гордились серебряными поясами, касторовыми шляпами и дамскими ожерельями». От них можно было откупиться, предложив им «четыре страусовых пера», из которых эти разбойники делали султаны к своим шляпам.

В высшей степени любопытным и достойным изучения является тот факт, что разбои на море существовали и считались как бы дозволенными долгое время после того, как сухопутное разбойничество было оставлено и подверглось всеобщему осуждению. В чем же заключается причина столь снисходительного отношения к такого рода поступкам, которые, по-видимому, должны бы быть одинаково ненавистны, будут ли они совершаться на суше или на море? Без сомнения, все назовут зверством поведение вооруженной шайки, которая, хотя бы во время войны, вторгается в какой-либо частный дом, грабит и расхищает его обстановку. Но если встретятся два торговых корабля, принадлежащие двум воюющим нациям, и один, как добычу, захватит другой, то в этом обыкновенно не видят ни воровства, ни грабительства. Это доказывается, между прочим, и тем обстоятельством, что в 1854 году Соединенные Штаты отказались присоединиться к Парижской декларации об отмене каперства (droits de course). Правда, между корсаром и пиратом есть различие, но сколько между ними незаметных переходов, и как легок переход от одного к другому!

Но чем же объясняется, что поступок, составляющий на суше преступление, на море считается дозволенным? Я думаю, что причина этого кажущегося противоречия заключается в той тесной солидарности, которая соединяет между собой членов одного и того же экипажа и резко отделяет их от остального мира. Корабль представляет из себя изолированный мирок, совершенно замкнутый в себе, подобно первобытной семье или древним городским общинам, подобно им, подвергающийся постоянным опасностям, чуткий и враждебный к каждому пришельцу, который так легко может ему представляться врагом. Отсюда-то и проистекает то удивительное единодушие, которое наблюдается на каждом хорошо дисциплинированном морском корабле, и которое во время сражения выражается в настоящем героизме. Но этим же объясняется и тот факт, что в экипажах, составленных без разбора и недостаточно дисциплинированных, зверство коллективного эгоизма, свирепость и другие проявления разрушительных инстинктов превосходят всякое вероятие. Таким-то образом по мере того, как развивается чувство глубокой братской привязанности в узких пределах одного корабля, теряется всякая родственная связь с остальным человечеством.

Тем же, в сущности, объясняются и жестокости, совершаемые цивилизованными народами в их колониях; подробности об этом новом виде коллективного разбойничества читатель может найти в сочинении Colajanni «Politico coloniale».

V. Коллективная ответственность преступной толпы