Преступление капитана Артура

Мы действительно пользуемся за границей тем преимуществом, что всякого чересчур неприятного человека считают представителем нашей английской нации. Молодая же леди никогда не выказывала ни чувства удивления, ни досады, ни грусти; презрение ее к мужу было настолько сильным, что она притворялась, будто не слышит и не видит его. Когда ему подчас приходила фантазия идти наперекор желаниям жены, она тоже не жаловалась, но упорно настаивала на принятом решении. Так как сэр Руперт был и физически тоже послабее ее, то она и таскала его на осмотр всевозможных картинных галерей до тех пор, пока он не падал от усталости. Леди Лисль вызывала общее восхищение, а это обстоятельство было очень приятно пустому и тщеславному сэру Руперту Лислю.

– Не жалейте моих денег, дорогая Оливия,  – сказал он ей однажды.  – Бросайте их в окно, если это вам нравится! Этого добра вдоволь у моего банкира. Докажите этим чопорным иностранцам, что жена богатого английского баронета стоит по крайней мере шестерых герцогинь, которые имеют не больше четырехсот или пятисот фунтов годового дохода и питаются только морковью и капустой.

Но поездка окончилась, и леди Лисль вступила в замок своего мужа – в качестве его новой, полновластной хозяйки. Клерибелль приготовилась удалиться из Лисльвуда, как только новобрачные возвратятся домой. На другой день приезда леди Лисль натолкнулась случайно на свекровь, одетую в дорогу и в сопровождении горничной.

– Что вы хотите делать? – воскликнула Оливия.  – Чьи это чемоданы?… Миссис Вальдзингам, неужели вы хотите уехать?

– Да, я шла проститься с вами, леди Лисль,  – ответила холодно Клерибелль.  – В течение вашего медового месяца я оставалась в замке моего сына только как гостья. Я отправляюсь в Брайтон, где наняла себе квартиру. Сэр Руперт потрудился высказать мне как можно яснее, что нам нельзя жить вместе, хотя я сознавала это гораздо раньше.

Леди Оливия, слушавшая ее с глубоким изумлением, схватила Клерибелль неожиданно за руку и потащила ее за собой в библиотеку.

– Ну, миссис Вальдзингам,  – начала она, усадив ее в кресло возле окна,  – объясните же мне хорошенько суть дела! Сэр Руперт оскорбил вас?… О, я не сомневаюсь, что он очень способен оскорбить свою мать,  – добавила она в ответ на движение Клерибелль, которая, краснея против воли за сына, старалась скрыть лицо от глаз своей невестки.  – Дорогая миссис Вальдзингам,  – продолжала Оливия.  – Знаю, что я имею меньше всех право высказывать вам подобные горькие истины. Каким бы ни был сын ваш, я не должна, конечно, говорить о нем дурно! Я этого не делала и никогда не сделаю. Я не особенно стесняюсь в выражениях с ним, но не позволяю себе высказывать другим моих мнений о нем… Милая миссис Вальдзингам, я умоляю вас не уезжать из дома только потому, что я вошла в него! Хотя я и не принадлежу к числу очень общительных и приятных людей, но тем не менее у меня не явится желания огорчить вас и мысленно. Если только вы можете сочувствовать созданию, которое не знало никогда ласки матери, то сжальтесь надо мною! Сестры мои и прежде не любили меня! Они теперь завидуют моему положению… Да помоги мне Бог!.. Сжальтесь надо мною и любите меня, если вы в состоянии выполнить мою просьбу!.. Позвольте мне считать и называть вас матерью, которой я не знала!

Обворожительная леди Лисль опустила свою прекрасную головку на плечо Клерибелль и горько зарыдала.

Это короткое свидание имело громадное влияние на обоюдные отношения этих двух женщин. Миссис Вальдзингам осталась в Лисльвуде, но отказалась наотрез жить в замке, а выкупила дом и земли, принадлежавшие когда-то ее тетке, мисс Мертон, которые находились в чужих руках со дня бракосочетания Клерибелль с сэром Режинальдом Лислем.