Преступление капитана Артура

– Благодарю вас от души за ваше восхитительное пение, миссис Варней. Брат мой сделал бы то же, если б он только был истинным джентльменом, а так как, к сожалению, это не так, то я выполняю за него этот долг.

Молодой Вальдзингам краснел от обращения сэра Руперта с гостями и высказал бы раньше свое неудовольствие, если б не презирал прекрасного майора за его равнодушие к дерзостям баронета. Руперт взглянул на брата и хотел, очевидно, возразить ему что-то, но потом передумал. Ему пришлось войти как-то раз в бой с Артуром, и с тех пор он заметно стал относиться к брату с особенным почтением. Миссис Вальдзингам поблагодарила Артура нежным взглядом.

– Твой отец был всегда истинным джентльменом, Артур Вальдзингам,  – сказала Клерибелль,  – я это сознаю, хотя я имела основание не быть им совершенно довольной. Я думаю, что ты похож на него.

Спокойствие изящного майора было поразительно в этот вечер. Он сидел в кресле перед камином и, казалось, вовсе не обращал внимания на происходящее вокруг него. Но когда баронет встал в половине одиннадцатого с дивана, на котором он было задремал, и подошел к столу, чтобы зажечь свечу, майор тоже встал с места.

– Вы сегодня прескучные, так что я лягу спать,  – сказал баронет.  – Ну-с, чего же вы ждете? – обратился он к майору.  – Почему не зажигаете вашу свечу?

– Потому что я ухожу не в свою комнату, а в вашу, сэр Руперт.

Голос майора звучал так странно, что баронет невольно взглянул на него и сильно побледнел, встретясь с его глазами.

– Я не могу больше лишать себя спокойствия и сна для того, чтобы выслушивать ваши нелепости,  – проговорил Руперт живо.  – Можете подождать и сообщить мне завтра всю эту ерунду!

– Я не намерен ждать ни одного часа, я сказал еще утром, что хочу объясниться с вами сегодня вечером. Потрудитесь идти,  – произнес майор Варней, отворив дверь гостиной.

Сэр Руперт колебался, но потом, испугавшись грозного выражения голубых глаз майора, взял свечу и пошел послушно в свою комнату. Майор пошел за ним и, войдя в его спальню, запер тотчас дверь и положил вдобавок ключ от нее в карман. Это была великолепная комната с резными дубовыми карнизами, панелями и потолком. Одна часть панели, та, которая скрывала выход на потайную лестницу, отличалась особенной резьбой и украшалась медальоном, представлявшим игумена в полном облачении. Оконные и кроватные занавески были из фиолетового бархата на белой атласной подкладке. Громадная комната имела мрачный вид, тем более что освещалась в настоящую минуту только одной свечой, принесенной баронетом. Сэр Руперт видел сам, что майор спрятал ключ.

– С чего это вы вздумали запирать дверь на ключ? – спросил он у него.

– Потому что желаю, чтобы наша беседа была без перерыва.

Голубые глаза майора смотрели необыкновенно строго, постоянно улыбавшийся рот его был ненормально сжат; все его добродушие, вся снисходительность и любезность сменились выражением непреклонной решительности. Баронет взглянул украдкой на туалетный столик, где находился сафьяновый футляр с двумя острыми бритвами.

– Поставьте свечу на место, сэр Руперт, и потрудитесь сесть; я вас не задержу! – сказал Варней.

– Надеюсь,  – отвечал молодой человек, стараясь казаться совершенно спокойным,  – предупреждаю вас, что я скоро засну, если вы засидитесь.

Он притворился сонным и стал громко зевать.

– Не думаю, чтобы вы пожелали заснуть, как только я начну говорить, сэр Руперт.

– Так говорите же и скажите… в чем дело?

– Сэр Руперт Лисль,  – начал майор, не сводя с него глаз,  – когда люди не хотят видеть, в чем заключается их собственный интерес, не хотят узнавать тех, которым обязаны всем, не хотят сознавать, что последние могут разрушить ими созданное,  – то этих господ нельзя назвать иначе, как людьми без ума, нельзя обращаться с ними как с людьми, находящимися в полном рассудке. Помните это, сэр Руперт Лисль! Были люди несравненно умнее и хитрее вас, которые кончали свое жалкое существование в доме умалишенных… Вам угодно было оскорбить меня несколько раз в продолжение дня, а мне было угодно не обращать внимания на ваше поведение – не потому, конечно, как вы воображаете, чтобы я не мог заставить вас раскаяться в ваших словах, но оттого, что не был расположен к расправе! Я не хочу, чтобы кто бы то ни было мог сказать обо мне, что он видел меня вышедшим из себя, как бы ни вызывали мое негодование. Если я и недобр, то имею взамен уживчивый характер. А подобных людей всегда считают добрыми. У них всегда, любезная открытая улыбка, всегда веселый смех; они добродушно смотрят на своего ближнего, между тем как готовят ему верную гибель. Если б я был вынужден убить человека, то я сделал бы это с полнейшим хладнокровием. Я отвечаю на оскорбление не грубыми словами, а искусными действиями. Когда меня оскорбляет мужчина, я могу улыбнуться и простить его; если он оказывает мне сопротивление, я способен простить его все с той же улыбкой. Потрудитесь запомнить это тверже, сэр Руперт, и не подвергайте меня дальнейшим оскорблениям.