Преступление и наказание

Ряд характеров и деталей романа восходят к определенным бытовым прототипам или к сходным деталям биографии автора «Преступления и наказания». После смерти своего старшего брата и прекращения журнала «Эпоха» писатель оказался без литературной работы и без средств, преследуемый кредиторами. В это время ему пришлось непосредственно самому столкнуться с петербургскими ростовщиками, ходатаями по делам (в том числе — присяжным стряпчим Павлом Петровичем Лыжиным, явившимся, по-видимому, прототипом Лужина), полицией и т. д. Некоторые детали из жизни Мармеладова Достоевский мог извлечь из устных рассказов и писем к нему сотрудника «Времени» П. Горского, полунищего литератора-неудачника, страдавшего запоем и зачастую ночевавшего на сенных барках. Образ гражданской жены Горского, немки Марты Браун подсказал автору, вероятно, и фигуру Катерины Ивановны (рядом черт биографии и характера — болезненной гордостью, обидчивостью, ранней смертью от чахотки — она напоминает также первую жену Достоевского, Марью Дмитриевну). Чтобы спасти «Эпоху» и помочь семье брата, Достоевский в августе 1864 года вынужден был одолжить по векселю 10 000 рублей у богатой тетки-ханжи А. Ф. Куманиной, — унизительная поездка к ней за деньгами в Москву, вызванные этим размышления, посещение ее дома в какой-то мере психологически подготовили Достоевского к описанию размышлений Раскольникова в начале романа и сцены посещения им квартиры Алены Ивановны. Наконец в образе Свидригайлова как видно из черновых записей к роману, запечатлен психологический облик одного из обитателей омского острога, убийцы-дворянина Аристова, описанного в «Записках из Мертвого дома» под именем А-ва.

С данным в романе описанием Сенной и примыкающих к ней улиц, заселенных чиновниками и беднотой, жаркого и пыльного петербургского лета 1865 года непосредственно перекликается содержание многих фельетонов в тогдашних газетах. «Сенная, — писал за год до появления «Преступления и наказания» фельетонист «Петербургского листка», — удобопроходима только для потерявших обоняние: бараки с преющими рогожами, с гниющей парусиной, с грязными проходцами между балаганов, заваленных разными испортившимися продуктами… Жалок бывает иногда при дурной погоде петербургский дачник, но во сколько раз несчастнее его петербуржец, поставленный в необходимость провести лето в городе, где со всех сторон его охватывает пыль, духота, зловоние» (1865, № 1). «Жара невыносимая (сорок градусов на солнце), духота, зловоние из Фонтанки, каналов… оглушительная трескотня экипажей, пыль не столбом, а целым облаком над всем Петербургом от неполиваемой мостовой; известковая пыль от чистки штукатурки наружных стен домов днем, от разгрузки и развозки извести с каналов и Фонтанки ночью; серая, от толстого слоя пыли, зелень скверов и садов и т. д. — вот что представляет из себя Северная Пальмира уже более двух недель» (1865, № 196).

Место жительства Раскольникова в романе — район Столярного переулка (здесь жил в 1864–1867 годах и сам писатель) — славилось обилием питейных заведений. «В Столярном переулке, — писала та же газета-находится 16 домов (по 8 с каждой стороны улицы). В этих 16 домах помещается 18 питейных заведений, так что желающие насладиться подкрепляющей и увеселяющей влагой, придя в Столярный переулок, не имеют даже никакой необходимости смотреть на вывески: входи себе в любой дом, даже на любое крыльцо, — везде найдешь вино» (1865, № 40). Рядом, на Вознесенском проспекте, помещалось 6 трактиров (один из них посещает в романе Свидригайлов), 19 кабаков, 11 пивных, 16 винных погребов и 5 гостиниц.

Как отмечалось выше, Достоевский начал работу над «Преступлением и наказанием» с замысла романа «Пьяненькие», а в окончательном тексте романа не случайно столь значительное место заняли фигура Мармеладова, многочисленные уличные сцены, где фигурируют пьяные мещане, мастеровые, проститутки. «Пьянство, — писала в 1865 году, говоря о Петербурге, газета «Голос», — в последнее время приняло такие ужасающие размеры, что невольно заставило призадуматься над этим общественным несчастием… Прогуливаясь по улицам, каждый мог натолкнуться на несколько валяющихся пьяных с разбитыми носами и лицом, покрытым кровью» («Голос», 1865, № 98). «В Петербурге нередко встречаются не только отдельно идущие пьяницы, но и целые их ватаги. Если такие встречи производят вообще грустное впечатление сами по себе, то неприличные слова, руготня пьяниц оскорбляют не только нравственное чувство образованного, но даже нередко и просто трезвого человека. Кроме того, толкотня и озорничество со стороны пьяных причиняют много неудобств проходящим, в особенности женщинам и детям» («Голос», 1865, № 16).