Преступление и наказание, Часть 6, Эпилог

But he could not think for long together of anything that evening, and he could not have analysed anything consciously; he was simply feeling.	Он, впрочем, не мог в этот вечер долго и постоянно о чем-нибудь думать, сосредоточиться на чем-нибудь мыслью; да он ничего бы и не разрешил теперь сознательно; он только чувствовал.
Life had stepped into the place of theory and something quite different would work itself out in his mind.	Вместо диалектики наступила жизнь, и в сознании должно было выработаться что-то совершенно другое.
Under his pillow lay the New Testament.	Под подушкой его лежало Евангелие.
He took it up mechanically.	Он взял его машинально.
The book belonged to Sonia; it was the one from which she had read the raising of Lazarus to him.	Эта книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря.
At first he was afraid that she would worry him about religion, would talk about the gospel and pester him with books.	В начале каторги он думал, что она замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги.
But to his great surprise she had not once approached the subject and had not even offered him the Testament.	Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия.
He had asked her for it himself not long before his illness and she brought him the book without a word.	Он сам попросил его у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему книгу.
Till now he had not opened it.	До сих пор он ее и не раскрывал.
He did not open it now, but one thought passed through his mind:	Он не раскрыл ее и теперь, но одна мысль промелькнула в нем:
"Can her convictions not be mine now?	"Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями?
Her feelings, her aspirations at least...."	Ее чувства, ее стремления, по крайней мере..."
She too had been greatly agitated that day, and at night she was taken ill again.	Она тоже весь этот день была в волнении, а в ночь даже опять захворала.
But she was so happy--and so unexpectedly happy--that she was almost frightened of her happiness.	Но она была до того счастлива, что почти испугалась своего счастия.
Seven years, _only_ seven years!	Семь лет, только семь лет!
At the beginning of their happiness at some moments they were both ready to look on those seven years as though they were seven days.	В начале своего счастия, в иные мгновения, они оба готовы были смотреть на эти семь лет, как на семь дней.
He did not know that the new life would not be given him for nothing, that he would have to pay dearly for it, that it would cost him great striving, great suffering.	Он даже и не знал того, что новая жизнь не даром же ему достается, что ее надо еще дорого купить, заплатить за нее великим, будущим подвигом...
But that is the beginning of a new story--the story of the gradual renewal of a man, the story of his gradual regeneration, of his passing from one world into another, of his initiation into a new unknown life.	Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью.