Преступление и наказание

About herself, Sonia wrote that she had succeeded in making some acquaintances in the town, that she did sewing, and, as there was scarcely a dressmaker in the town, she was looked upon as an indispensable person in many houses. But she did not mention that the authorities were, through her, interested in Raskolnikov; that his task was lightened and so on.	Про себя Соня уведомляла, что ей удалось приобресть в городе даже некоторые знакомства и покровительства; что она занимается шитьем, и так как в городе почти нет модистки, то стала во многих домах даже необходимою; не упоминала только, что чрез нее и Раскольников получил покровительство начальства, что ему облегчаемы были работы, и прочее.
At last the news came (Dounia had indeed noticed signs of alarm and uneasiness in the preceding letters) that he held aloof from everyone, that his fellow prisoners did not like him, that he kept silent for days at a time and was becoming very pale.	Наконец пришло известие (Дуня даже приметила некоторое особенное волнение и тревогу в ее последних письмах), что он всех чуждается, что в остроге каторжные его не полюбили; что он молчит по целым дням и становится очень бледен.
In the last letter Sonia wrote that he had been taken very seriously ill and was in the convict ward of the hospital.	Вдруг, в последнем письме, Соня написала, что он заболел весьма серьезно и лежит в госпитале, в арестантской палате...
II	II
He was ill a long time. But it was not the horrors of prison life, not the hard labour, the bad food, the shaven head, or the patched clothes that crushed him.	Он был болен уже давно; но не ужасы каторжной жизни, не работы, не пища, не бритая голова, не лоскутное платье сломили его: о! что ему было до всех этих мук и истязаний!
What did he care for all those trials and hardships! he was even glad of the hard work. Physically exhausted, he could at least reckon on a few hours of quiet sleep.	Напротив, он даже рад был работе: измучившись на работе физически, он по крайней мере добывал себе несколько часов спокойного сна.
And what was the food to him--the thin cabbage soup with beetles floating in it?	И что значила для него пища - эти пустые щи с тараканами?
In the past as a student he had often not had even that.	Студентом, во время прежней жизни, он часто и того не имел.
His clothes were warm and suited to his manner of life.	Платье его было тепло и приспособлено к его образу жизни.
He did not even feel the fetters.	Кандалов он даже на себе не чувствовал.
Was he ashamed of his shaven head and parti-coloured coat?	Стыдиться ли ему было своей бритой головы и половинчатой куртки?
Before whom?	Но пред кем?
Before Sonia?	Пред Соней?
Sonia was afraid of him, how could he be ashamed before her?	Соня боялась его, и пред нею ли было ему стыдиться? А что же?
And yet he was ashamed even before Sonia, whom he tortured because of it with his contemptuous rough manner.	Он стыдился даже и пред Соней, которую мучил за это своим презрительным и грубым обращением.
But it was not his shaven head and his fetters he was ashamed of: his pride had been stung to the quick. It was wounded pride that made him ill.	Но не бритой головы и кандалов он стыдился: его гордость сильно была уязвлена; он и заболел от уязвленной гордости.