Преступление графа Невиля. Рике с Хохолком

Выйдя в отставку три года назад, граф как мог урезал расходы, но все же не сумел помешать неизбежному: замок предстояло продать.

– Если бы мы хоть знали кому! – сокрушался он.

В этот кризисный период последние замки, принадлежавшие знати, шли с молотка: Кеттенисам пришлось продать Мерлемон, Нотомбам – Пон д’Уа[4] и так далее. Невиль надеялся, что Плювье повторит достойную судьбу Мерлемона, купленного другой семьей из бельгийского дворянства: поскольку подавляющее большинство семейств из этой среды состояли в родстве, Кеттенисы тешили себя иллюзией, что не совсем утратили свою вотчину.

Но надо было еще, чтобы на Плювье нашелся какой-нибудь респектабельный покупатель. Такового могло и не найтись. Чем мог привлечь Плювье, кроме своей красоты и изящества? В остальном достаточно было бросить взгляд, чтобы поставить печальный диагноз: кровля рушится, удобства отсутствуют, замок дышит на ладан. Все равно что пытаться выдать замуж юную бесприданницу, тут одной красоты мало. «Мы еще поторгуемся», – мысленно повторял Невиль, чтобы приободриться.

Увы, он знал, что от его желания мало что зависит. Даже если бы единственный подвернувшийся покупатель оказался боссом русской мафии, граф был не в том положении, чтобы привередничать. Он утешал себя тем, что никому не известный замок, затерянный в глуши бельгийских Арденн, вряд ли заинтересует московских воротил.

Его худшим кошмаром была перспектива, что Плювье будет куплен сетью фастфуда, старые стены снесут, лес вырубят, чтобы построить ресторан, автостоянку и игровую площадку во славу Диснея.

Невиль просыпался порой среди ночи в холодном поту от одной этой мысли. Смятение его было столь велико, что он представлял себе, чтобы отвлечься, garden-party 4 октября: да, последний праздник, который он даст в Плювье, ослепит великолепием. В нем будет душераздирающая красота лебединой песни. Будет стоять прекрасная погода, как всегда в первое воскресенье октября в этих местах. Буки, обступившие замок, уже тронет багрянец, волнующий сильнее, чем первая зелень. В осеннем свете будет особенно прекрасен несказанный охристый цвет фасада, тот самый, который потенциальные покупатели припечатывали категоричным «Придется покрасить!», пробуждавшим в Невиле жажду убийства.

Слово не шло из головы. «На этом приеме вы убьете одного из гостей», – сказала гадалка.

«Это предсказание что-то мне напоминает», – подумал Анри. Ему вдруг захотелось перечесть новеллу Оскара Уайльда, в которой была рассказана подобная история. В библиотеке Плювье царил такой беспорядок, что отыскать нужную книгу было равносильно чуду.

Невиль предпочел отправиться в книжный магазин в ближайшую деревню. В каталоге он нашел название новеллы Уайльда: «Преступление лорда Артура Сэвила». У книготорговца как раз был один экземпляр. Вернувшись домой, Анри уединился с книгой и прочел ее залпом. Читая ее в молодости, он смеялся; теперь же понял, сколь серьезна эта история.

Собираясь жениться на прекрасной Сибил, в которую был безумно влюблен, лорд Артур Сэвил на светском рауте в Лондоне встретил знаменитого хироманта, и тот по линиям руки предсказал ему, что он совершит преступление. В отчаянии лорд Артур всю ночь бродил по городу, после чего отложил свадьбу. Ему надо было скинуть с плеч грязную работу, прежде чем соединить свою судьбу с любимой. Мы не станем пересказывать здесь приключения этого английского лорда, разрывавшегося между противоречивыми требованиями долга, этикета и любви, дабы не лишать удовольствия читателей, которых, надеемся, найдется немало.

«И подумать только, что я смеялся над бедным лордом Артуром! – вздохнул Невиль, закрыв книгу. – Вдобавок мой случай во сто крат хуже, чем его. Он всего лишь узнает, что должен кого-то убить. Это может случиться с кем угодно, случайно или по тысяче других вполне приемлемых причин. Но я-то убью гостя на приеме, который сам же даю!»

Пробыв во главе «Равенстайна» сорок два года, Анри в совершенстве обладал умением принимать гостей. Его функции в клубе состояли в основном в организации коктейлей: в «Равенстайн» приходили даже те, кому на гольф было глубоко плевать. Назначить встречу в «Равенстайне» считалось верхом изыска. Ресторан клуба славился на всю округу, а атмосфера бара пленяла старомодным очарованием. Но сильнее всего посетителей притягивали сады, и Невиль достиг высокого мастерства в столь особом искусстве garden-parties.

В конце своей карьеры он подсчитал, что принимал тысячу человек в месяц. Понятно, что именно поэтому он едва ли не мифологизировал гостей. Из всего рода человеческого гостей граф воспринимал как избранников.

Гость был тем, кого с надеждой ждали всю жизнь, к чьему приходу готовились с чрезвычайным тщанием: надо было заранее предусмотреть, как лучше ему угодить и как избежать всего, что могло стать источником малейшего недовольства. Поэтому гостя следовало знать, наводить о нем справки, не заходя, однако, слишком далеко, дабы не выказать неуместного любопытства.