Present simple

Доеду до ближайшего поста ГИБДД и попрошу помощи. И сдам эту дружную гоп-компанию в руки властей. Пусть теперь стражам правопорядка сказочки свои рассказывают.

Уже перед выездом на трассу, я притормозила и взяла в руки телефон. Надо определить местоположение, чтобы понять, в какую сторону ехать дальше, и куда направлять полицию.

Разблокировать экран, что странно, мне удалось сразу – не было ни паролей, ни требования приложить палец, чтобы считать отпечаток. Неужели Вадим так просто таскал с собой телефон, не думая о том, что стоит кому-то его украсть, как доступ к его данным будет повсюду. Идиота кусок, не иначе.

Сначала решила позвонить Лике. Она, наверное, переживает. Еще бы… Сначала я была в больнице, а потом испарилась и ни слуху, ни духу.

Открыв список вызовов, я быстро листала вниз, ища заветный номер, а после замерла, так и не нажав клавишу. В списке были, в основном, исходящие. И все на мой номер, который был записан как «Любимая».

Зачем Вадиму звонить мне, если он и так знал, где я?

Или не знал..?

Вместо того, чтобы все же позвонить Лике, я решила посмотреть свое местонахождение, а после звонить сразу в полицию. Нельзя терять драгоценное время. Ни секунды.

Открыв карту, я удивилась. Оказывается, все это время я была буквально в десятке километров от черты города. Это хорошо. Значит помощь подоспеет быстро.

Набрав номер полиции, я продиктовала координаты сонному дежурному, и замялась.

Что делать дальше? Ехать домой? Ехать в кафе? Ехать к Лике? Ждать здесь, чтобы вместе с полицией вернуться в эту развалюху, в подвале которой нас держали? Что?

Решение пришло внезапно. Заведя мотор, и молясь всем богам, чтобы не встретить нигде на пути пост ГИБДД, я покатилась в сторону пансионата. Того самого, с которого началась эта свистопляска. Того самого, где я хочу все закончить.

Дорогу я нашла быстро, и даже не встретила ни одного поста. Припарковавшись перед воротами пансионата, я вылезла из машины и замерла в нерешительности. Перед глазами мелькали подробности того вечера, когда я неслась сюда, думая, что Инги нет уже в живых. Вспомнила момент, когда мне позвонила Лика и сообщила о том, что на самом деле погибшая – Лена Соколова. Какие чувства были у меня тогда? Страх? Боль? Нет.

Волнение. Переживание. Сострадание. Я думала о том, как Вадиму нелегко в тот момент. И думала, как бы поскорее оказаться рядом, чтобы просто быть. Поддержать, успокоить, выслушать, а может помолчать. Главное – рядом.

Вспоминала боль, которую он мне причинил своим холодным «Да, я бы выбрал ее». И вспоминала о том, что в тот момент для меня мир разлетелся на осколки. Тогда мне казалось, что ничего хуже, чем те слова, со мной уже не сможет произойти. Но нет, это было лишь начало.

И вот сейчас, стоя в паре метров от заграждения, я не решалась сделать первый шаг. Шаг навстречу той, которая так просто от меня отказалась, выбрав мою сестру. И я боялась. Боялась услышать то, после чего моего мира больше не останется.

Даже сейчас, глядя на здание, в котором не горел свет, и которое казалось безжизненным, я понимала, что в этой жизни выбрали не меня. Наверное, всем казалось, что я жалкая пародия, и что мне на роду написано быть второй. Во всем второй.

Лена осталась с матерью, а я, как проигравшая в этой битве, отправилась в приемную семью. Лена училась на отлично, а я могла похвастаться лишь тройками в аттестате. Лена первая нашла Глеба, мне он достался по наследству. Как и Вадим, кстати, который тоже выбирал ее. И даже подруга моя – Инга – которую я знала, как мне казалось, отлично, была ее подругой изначально.

И вот сейчас, как истинный победитель, привыкшая быть во всем первой, Лена ушла… В другой мир, из которого не вернется уже никогда. А я стою тут, перед гребаной калиткой, не замечая слез, которые катятся по щекам, и не решаюсь сделать шаг навстречу своей матери. Той, которая подарила мне эту жизнь. Той, которая обрекла меня быть второй. И я чертовски боюсь услышать сейчас упрек в том, что Леночка ее мертва, а я жива. Или, что она сделала неправильный выбор.

– Ай! – с силой ударила по колесу ни в чем не повинной машины, после чего облокотилась на капот. – Танк ты, или не танк, в конце концов? Столько всего пережить, и на финише испугаться? Сдаться? Вернуться назад, а потом вечно проклинать себя за то, что так и не узнала правды? Соберись же, тряпка!

Сбоку послышался скрип, и я подняла голову. Передо мной стояла Галина Петровна и удивленно смотрела на меня.

– Я думала, что приехал Вадюша, – тихо сказала женщина. – Что-то случилось?

Я молчала. Разглядывала ее лицо, ее глаза, в которых не замечала ничего, что могло бы мне дать подсказку, как действовать дальше, что говорить. Лишь холод и неискренность, которые женщина неумело прятала за фальшивой улыбкой. И это убивало. Сильнее, чем все то, что происходило до этого.

– Ты ведь знаешь все, правда? – спросила она наконец, снова став серьезной.

– Не все, – тихо ответила я. – Не знаю главного. Почему?

Она вздохнула, медленно подошла ко мне и посмотрела прямо в глаза.