Преодолевая препятствия

— Я чуть не убил их, Габби, — очень тихо сказал он. — Не понимаю, как это у меня получилось… Я в жизни своей не дрался. Железо качал, это да, но драться как-то не случалось. А тут… Я вернулся, машинально отметил, что, кроме твоей машины, еще одна стоит. Когда услышал шум… — Он вздохнул, вспоминая те минуты. — Когда услышал шум, то сразу подумал, нет, даже не подумал, а почувствовал, что что-то неладно. А уж когда ты закричала… — Хэнк замолчал, борясь с переполняющими его эмоциями. — Тогда я доподлинно понял, что ты для меня значишь, Габби. Я… у меня в голове помутилось… Никогда не думал, что со мной такое может произойти. Я хотел убить их. По-настоящему хотел. И мог. Их спасло только то, что они еще ничего не успели с тобой сделать…

Габриелла подняла голову и отыскала губами его губы.

— О, Хэнк, — шепнула она и приникла к нему, предлагая единственную награду, которую могла предложить.

Они целовались долго — сначала легко и нежно, потом все жарче и пламеннее. Их прервало смущенное покашливание.

— Папа! — воскликнула Габриелла, высвобождаясь из объятий Хэнка, вскочила и пошатнулась.

Молодой человек поймал ее, поддержал, помог подойти к старику, тоже нетвердо держащемуся на ногах.

— Папа, ну зачем же ты спустился? Посмотри, ты еле стоишь. Иди, сядь скорее. — Габби потянула его к кровати.

Уф… — Рауль тяжело опустился на край и вытянул отвыкшие за три года лежания в постели от физической нагрузки ноги. — Слава богу, ты цела, девочка моя. Этот Сэм так перепугал меня своим рассказом. Что произошло, малышка? И… — он перевел взгляд на Хэнка, — кто этот юноша?

— Ох, пап, я так перепугалась, — обняв его, призналась Габриелла. — Приехали какие-то двое на «кадиллаке», сказали, что хотят номер снять, а когда я дала ключ, один схватил меня за руку, зажал рот и потащил сюда. А второй шел впереди, он дверь открыл… Мне удалось укусить одного, а второй меня ударил. Потом… потом я пришла в себя и тут были Сэм Доуэлл и Хэнк. — Она взяла его за руку и сказала отцу: — Это Хэнк Сандерс, папа. Я рассказывала тебе о нем… Ну, у него еще машина сломалась. Реджи ею занимается. Хэнк вернулся и услышал, как я закричала. Он и спас меня.

Старик приподнялся, протянул молодому человеку руку.

— Благодарю вас, мистер Сандерс, от всей души благодарю. И приглашаю отужинать сегодня с нами, если не возражаете.

Хэнк пожал протянутую руку и с признательностью ответил:

— Спасибо, сэр, почту за честь.

Слова его потонули в громком возгласе Габриеллы:

— О боже! Баранина! Мой соус!

— Не волнуйся, — успокоил ее отец. — Я выключил огонь. Запах божественный… Габби, малышка, как ты себя чувствуешь? Не обманывай старика отца, скажи честно.

— Правда же, папа, я в полном порядке. Немного голова побаливает, но именно немного. Давай, я помогу тебе подняться наверх. Хэнк, ты приходи через полчасика, хорошо? Я как раз стол накрою.

Ужин превзошел все ожидания. Баранина таяла во ртах, обожженных жгучим, фантастически ароматным соусом, вино смягчало, остужало и ублажало, беседа текла легко и непринужденно. Опасения Габриеллы, что отец, как и положено мексиканским папашам, заставшим незамужнюю дочь в объятиях мужчины, будет пытать Хэнка, задавая неловкие вопросы, не сбылись.

Напротив, Рауль поглядывал на него с одобрением, а на нее… Она затруднялась сказать, с каким чувством смотрел на нее отец, но почему-то ей все время казалось, что он словно хочет попросить у нее прощения.

В конце вечера Рауль вдруг попросил:

— Спой нам что-нибудь, девочка моя. Она великолепно поет, — пояснил он, повернувшись к Хэнку.

— О да, — с нескрываемым энтузиазмом согласился тот. — Я слышал Габриеллу позавчера, она… она изумительна. Истинный талант.

— Позавчера? А, в «Трех подковах», наверное. Джек очень любезен, что позволяет ей иногда воспользоваться своим инструментом. Знаете, мистер Сандерс…

— Хэнк. Называйте меня, пожалуйста, Хэнком, мистер Маскадо.

Старик кивнул в знак согласия и продолжил:

— Знаешь, Хэнк, я когда-то брал ей учительницу. Появилась у нас в Хоупе одна леди из Бостона. Бог знает, как она тут оказалась и почему — дама была неразговорчивая, — но прожила почти два года. Габби ходила к ней заниматься. И та тоже говорила, что у нее талант… Но с дальнейшей учебой не сложилось, так только, от случая к случаю. Фортепиано мне было не потянуть, но я купил Габби гитару, и она самостоятельно ее освоила, а вскоре и петь начала. И знаешь, что я тебе скажу, Хэнк? Красивее инструмента, чем человеческий голос, я не представляю себе. Никакое пианино, никакая скрипка, на мой лично взгляд, в сравнение с ним не идут. Они — творение рук человеческих, а голос — он от Бога…

Габриелла, вернувшаяся с гитарой, прервала его хвалебную речь и запела. Ее сегодняшний репертуар отличался от того, что Хэнк слышал раньше. Сейчас она пела не о несчастной любви, разлуке и смерти, а старинные мексиканские песни и баллады, любимые ее отцом, — о родине, о страданиях, о свободе…